href="ch2-878.xhtml#id1483" class="a">[878], а денег нет (NB! докторов сколько угодно!). Положение трудное, вся надежда на людей (друзей), своего нет ничего. Если увидите Катю Рейтлингер — расскажите, едва ли удосужусь написать ей.

Если «автобиография» длинна [879], сокращайте. Писала наспех, но даты точны [880].

Рады, что понравилась книжка [881].

До свидания — м<ожет> б<ыть> весной, все еще не оставила надежду на Чехию, по которой страшно скучаю.

М.Цветаева

Meudon (S.et О.)

2, Av<enue> Jeanne d’Arc

France

30 ноября 1929 г<ода>

Впервые — Константин Бальмонт, Марша Цветаева и художественные искания XX века: Межвузовский сб. научных трудов. Вып. 3. Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1998. С. 192–195 (публ. Л.А. Мнухина). Печ. по тексту первой публикации.

73-29. Н.П. Гронскому

Милый Николай Павлович! Не удивляйтесь моему молчанию — очень болен С<ергей> Я<ковлевич>. На почве крайнего истощения — возобновление старого легочного процесса. Страшный упадок сил, — так называемая под-температура: 35,8-37, т. е. то же повышение в сутки на один градус. Все эти дни — исследование крови, рентген, снимки и т. д. Основная болезнь еще не найдена, — она-то и точит. Все врачи в один голос: воздух и покой, — то чего нет в Медоне: воздух — сплошной пар, а покой — Вы сами знаете. Вся надежда на людей (друзей). Еще большое горе (особенно для С<ергея> Я<ковлевича>, близко знавшего) — умерла Н<адежда> И<вановна> Алексинская [882], — сгорела в 4 месяца (туберкулез легких).

Бесполезно спрашивать, как Вы́, раз все равно не можете ответить. Надеюсь, что все хорошо, ибо плохого не слышу. Будет ли у Вас полная дезинфекция? Иначе не представляю себе встреч. Зараза годами живет в стенах, — очень уж страшна болезнь. Надеюсь на дезинфекцию из-за Вашей племянницы, — где-то она? [883] Не в одном же доме, или Вы — вне?

До свидания, не будьте в обиде — всякий день хотела писать Вам, но все отрывало — поправляйтесь, дезинфицируйтесь и пишите. (NB! Ни у кого из нас (тьфу! тьфу!) не было — чего, Вы сами знаете, Муру сделано две прививки, Аля — будет, мне не советуют из-за сердца, С<ергею> Я<ковлевичу> и подавно, — следовательно, будьте осторожны!)

Вскоре напишу еще. Привет вашим — если с Вами.

                             МЦ

1-го дек<абря> 1929 г.

<Приписка на полях:>

Как странно, помните Вы мне за неск<олько> дней рассказывали про еврея-врача, не побоявшегося? А болезнь уже в Вас сидела.

Впервые — СС-7. С. 212–213. Печ. по СС-7.

74-29. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Дорогая Саломея! Простите, что так долго не подавала голосу и даже не поблагодарила Вас за последнее иждивение, — Вы м<ожет> б<ыть> слышали уже от Д<митрия> П<етровича> [884] о болезни С<ергея> Я<ковлевича>? Хотелось что-то выяснить, началось хождение по врачам, — всякий свое (диагноз и рецепты), но все одно: немедленно уезжать. Место найдено: пансион в Савойе, 1600 метр<ов> высоты — не доезжая до Chamonix. Кажется на днях едет.

Давайте повидаемся на следующей неделе, напишите мне.

Пока целую Вас и еще раз прошу простить.

                             МЦ.

Медон, 11-го дек<абря> 1929 г.

— !!! Фернандэз [885] у меня, с собственноручным письмом Слонима, к<оторо>го кстати сейчас режут (аппендицит).

Впервые — СС-7. С. 126. Печ. по СС-7.

75-29. В Комитет помощи писателям и ученым

Марины Ивановны Цветаевой-Эфрон

                             Прошение

В виду тяжелой болезни мужа (туберкулез легких) и вызванной ею полной его неработоспособности покорнейше прошу Комитет о выдаче мне денежного пособия, по возможности значительного.

                             Марина Цветаева-Эфрон

Meudon (S.et О.)

2, Av<enue> Jeanne d’Arc

12-го декабря 1929 г.

<На полях приписка:>

Согласен на выдачу двухсот франков. Ив<ан> Ефремов [886].

Печ. впервые по копии с оригинала, хранящегося в архиве BDIC.

76-29. А.А. Тесковой

<1929> [887]

Дорогая Анна Антоновна! Давным-давно от Вас нет вестей. (В последний раз писала Вам из Брюсселя, — письмо, не открыточку.) А у нас — печальные: на почве крайнего истощения у С<ергея> Я<ковлевича> возобновился старый легочный процесс — пока не активный, но грозный именно из-за этого истощения. (Т° утром 35 с десятыми, — так слаб!). А причина истощения пока темна, сейчас делают исследование крови и на днях ведут просвечиваться рентгеном. Его случай сложен, ибо всё расшатано: и сердце, и легкие, и печень (старая болезнь). Посажен (из-за печени) на строгую диету, а легкие требуют усиленного питания — с которым не справляется желудок.

Врачебная помощь нам обеспечена, но главное дело в санатории (отъезд, отдых, воздух, покой) = больших деньгах. Евразия кончилась, а с ней и редакторское скромное жалование, живем в долг, — куда там санатория! А она нужна. Нужен, помимо режима (питания) воздух, которого я не могу дать — (а Медон в котловине и с 4 ч<асов> дня в пару́ от близкого сырого леса) и покой — который при нашей жизни — невозможен.

Надеюсь на людей (друзей). М<ожет> б<ыть> выручат. Еще не поздно и спасти можно. Д<окто>ра удивляются силе его организма, при ряде хронических болезней и ужасной жизни (все эти годы ложился в 2–3 ч<аса> ночи, ел когда-попало и что-попало и т. д.) так долго сопротивлявшегося.

Ради Бога, чтобы только не прекратилось в 1930 г.