— И какое оно было?

Простой вопрос, но внутри него таятся миры. В ожидании ответа Джейни затаила дыхание.

Он потряс головой:

— Мама-мам, про это место нельзя рассказать.

— И ты долго там был?

Он поразмыслил.

— Не знаю сколько. А потом увидел тебя и пришел сюда.

— Увидел меня? Где ты меня увидел?

— На пляже.

— Ты увидел меня на пляже?

— Да. Ты там стояла. Я тебя увидел и к тебе пришел.

Едва ей чудилось, будто разум ее достиг пределов, за ними распахивалась новая ширь.

Ноа боднул ее в лоб и сказал:

— Я так рад, что ты теперь моя мама.

— Я тоже, — ответила Джейни. Большего ей и не надо.

— Эй, мама-мам, — прошептал он. — Угадай, который час?

— Не знаю, букаш. Который час?

— Час, когда надо есть брауни!

Он запрокинул голову, в глазах у него замерцала знакомая лукавая радость, и Джейни поняла, что другой ребенок пока ушел; он выбросил рыбу обратно в океан.

Гости разошлись, а Джейни и Андерсон помогли Дениз с Чарли убрать недоеденное; Джейни протерла стол, а Дениз пылесосом собрала крошки от брауни. Когда в доме наконец воцарился порядок, объекты финального исследования доктора Андерсона рядком воссели на диване — Чарли, Дениз, Ноа, Джейни.

Андерсон устроился напротив в кресле. Кресло обнимало его тело. Андерсон в это кресло погрузился весь.

Наступали сумерки. Все пятеро молчали — странники, объединенные странностью.

— Так вы завтра уезжаете? — в конце концов спросила Дениз.

— Да, — не без покаянной ноты ответила Джейни. — У нас самолет после обеда.

Они навестили этот дом; были допрошены полицией; сходили на похороны. Теперь у всех впереди жизнь — работа, обязанности. У всех, кроме меня, подумал Андерсон. Как ни странно, эта мысль его не обескуражила. Интересно почему.

— А теперь что? — спросила его Джейни.

И все на него посмотрели.

Осталось заполнить кое-какие бумаги. Некогда Андерсон очень трясся над бумагами. Теперь не так.

Он пожал плечами.

— И что, мы просто уедем? И все? Мы не будем… — Джейни покосилась на Дениз, — общаться?

— Можно друг друга навещать. Зависит от вас. — Андерсон улыбнулся. — Как хотите.

— Ага. — Джейни оглядела гостиную. — А вы как считаете, это полезно?

— Как хотите, — повторил Андерсон.

Прозвучало легкомысленно — он и сам расслышал.

Непривычное ощущение. Это что же — вот она какая, релаксация?

— Я могу приехать в гости, — внезапно объявила Дениз. — Я могу приехать в Бруклин.

Джейни, кажется, вздохнула с облегчением.

— О! Так это же прекрасно. Да, Ноа?

— Не сразу, конечно, — поспешно прибавила Дениз. — Нам всем нужно время… но я была бы рада как-нибудь приехать и посмотреть, где ты живешь, — сказала она Ноа. — Твою комнату посмотреть. Можно?

Он застенчиво кивнул.

— Что ж. Вот мы всё и уладили, — сказала Джейни.

Андерсон переводил взгляд с одной на другую. Все улажено и не улажено ничего, уж это-то понятно. Все изменится. Ноа изменится. Надо будет, конечно, спустя некоторое время его навестить. Хотя Андерсон не очень-то жаждал. Эти связи выстоят, или рухнут, или преобразятся во что-нибудь. Он ужасно соскучился по тишине — надо же, он и не сознавал даже. Они просидели так очень долго; солнечный свет загустел, Ноа, сидя между Дениз и Джейни, совсем притих. Андерсон запрокинул лицо, впитывая последние лучи, точно сонный зверь.

— Нам, я думаю, пора в гостиницу, малыш, — наконец сказала Джейни сыну, отчего встрепенулись все. — Поздно уже.

Ноа потянулся.

— Я хочу принять ванну тут, — дремотно пробормотал он.

Джейни подскочила на диване:

— Ты хочешь принять ванну?

Он выпятил нижнюю губу:

— Я хочу принять ванну тут. В розовой ванне. С ней.

И ткнул пальцем в Дениз, а та слегка дернула плечами и посмотрела на Джейни в ожидании указаний.

— А.

Андерсон посмотрел, как в Джейни поднимается сопротивление, а затем почувствовал, как она от него отмахнулась.

— Хорошо, — сказала она.

— А ты меня искупаешь в следующий раз, мама-мам, хорошо?

Джейни лишь на миг замялась, а потом улыбнулась ему в лицо:

— Конечно, Нои. Как ты хочешь.

Ноа хочет принять ванну, поэтому Дениз его искупает.

Так стояла задача — последняя задача на сегодняшний долгий день, а потом можно и отдохнуть. Дениз сегодня похоронила одного ребенка — все, что осталось от его тела, — а теперь искупает другого.

Другой ребенок. Вот как она подумала в тот миг, вот что она увидела, когда улыбнулась мальчику, усадила его на крышку унитаза со старым комиксом Чарли про кота Гарфилда и принялась рыться в шкафу в поисках пены для ванн.

В глубине стоял флакон «Мистера Пузыря» — Дениз им пользовалась, когда мальчики были маленькие, на донышке еще осталось, и хотя со времен детских ванн прошли многие годы, она, как это водится за людьми, не выбросила флакон, потому что в глубине души надеялась, что сможет вот так же сохранить в неприкосновенности и кусочек детства Томми, словно и оно запечатано в ярко-розовый флакон.

А правда в том, что детство Томми давно ушло. Куда оно ушло?

С флакона на нее бешено оскалился Мистер Пузырь.

Дениз включила воду. Вода загрохотала в ушах. Разум метнулся в прошлое — туда, где Томми, ловя ртом воздух, зовет ее из водянистой черноты. Мама!

Думай про воду. Все будет хорошо.

Она сунула руку под струю, чтобы уцепиться за реальность, чтобы ноги крепче стояли, вылила в ванну остатки «Мистера Пузыря», и по воде разрослись пузыри, и вода ожила.

— Это что — пузырики? — Ноа спрыгнул с унитаза и перегнулся через край ванны.

— Ага.

— У-у-у-у! Можно, я залезу?

— Конечно.

Он содрал с себя одежду, а потом как будто замялся. Примостился на край ванны.

— А она же не очень холодная?

— Нет, детка, приятная теплая вода.

— А. Тогда ладно. — Он кивнул сам себе, точно решение принял, опустился в ванну и руками захлопал по пузырям. — Когда я был Томми, мы все время с пузыриками купались.