— Так ты избегаешь меня, — сказала я. — Когда я говорю с тобой, ты выходишь из комнаты.

— Принимая во внимание твой неуправляемый нрав, мне ничего другого не остается.

— Наш ребенок болен, — сказала я. — Неужели ты ничего не можешь сделать, кроме как оскорблять тех, кто верно ей служит? — Я обеспокоен, потому что они служат ей не так, как следует.

— Ты их всех расстроил.

— Mein Gott! Так им и надо. Они — несведущие болваны. Я должен держаться в стороне и видеть, как пренебрегают моей дочерью, чтобы умилостивить какую-то старую дуру. — Пожалуйста, не называй Дэйзи старой дурой.

— Я буду называть ее как хочу. Из-за нее у нас все эти неприятности. Ей нельзя поручать детей.

— Она была моей няней, моей гувернанткой, и она — мой лучший друг.

— И мы видим… каков результат. Неукротимый нрав, который следовало обуздать в детстве.

— Пожалуйста, выбирай выражения, Альберт.

— Я буду выражаться как мне угодно. Меня пытаются устранить из детской. Мне не позволяют заботиться о моем ребенке. Мне каждый день показывают, что я в этом доме ничего не значу.

— Альберт, я — королева.

— Все об этом осведомлены. Мне постоянно напоминают об этом.

— Альберт, это не так.

— Это очевидно. Ты должна прислушаться к истине и перестать считать каждое слово, сказанное этой ненормальной вульгарной интриганкой, одержимой жаждой власти и мнящей себя полубогиней, за откровение. Всякий, кто думает о ней иначе, преступник.

— Как ты смеешь? Зачем, о зачем я только вышла замуж!

— Тебе не приходило в голову, что в этом я мог бы с тобой согласиться? Баронесса Лецен… доктор Кларк… Моя дочь в руках этих невежд. Стоит только взглянуть на нее, как все становится ясным. Доктор Кларк отравляет ее ромашкой; он заморил ее голодом, давая ей только ослиное молоко и куриный бульон. Мы уже видели доказательства его способностей раньше… в случае Флоры Гастингс. Если бы при этом дворе был порядок, этого человека давно бы уже уволили. Я полагаю, что он друг достойной баронессы, которая непогрешима. О, я знаю, что ты — королева, до моего сознания это доводят каждый день, и что я здесь только для того, чтобы исполнять приказания и производить на свет наследников. Отними у меня ребенка, я же не имею никаких прав. Но если она умрет — это будет на твоей совести.

Я никогда еще не слышала, чтобы Альберт говорил так долго и с такой горечью, и никогда за всю свою жизнь я не была так несчастна. И пока я стояла неподвижно, он резко повернулся и вышел из комнаты.

Я плакала громко и сердито. Как он осмелился наговорить мне такое! А вдруг он в какой-то степени прав? Что тогда? Я не могла решить, что мне делать. Лучше кричать друг на друга. Пусть лучше потоком льются оскорбления. Чего я не могла вынести, так это молчания.

Я провела тревожную ночь. На следующее утро Альберт отправился открывать новое здание биржи. Я сидела во дворце в грустных размышлениях. Я не могла этого больше выносить. Мы должны поговорить спокойно, разумно. Здоровье нашего ребенка было очень важно, и мы, как родители, должны заботиться о ней вместе.

Я написала Альберту письмо, где писала, что мы судили слишком опрометчиво, основывая свои предположения на вредных слухах. Клеветники всегда существовали. Я уже простила ему все жестокие слова, которые он сказал мне, и надеялась, что он придет ко мне, чтобы все спокойно обсудить.

Мне было известно, что Альберт во многом доверялся Штокмару, как и я. Дядя Леопольд прислал его нам в советчики, а дядя с детства был нашим опекуном. Я сообразила, что в том состоянии расстройства, в каком он находился, Альберт должен был пойти к Штокмару и рассказать ему свою версию событий.

В результате Штокмар пришел ко мне и сказал, что желал бы очень серьезно поговорить со мной. Он слышал от Альберта о нашей ссоре.

— Меня очень огорчают эти постоянные ссоры, — сказал он. — Одно время я думал даже вернуться в Кобург. Там моя семья. Мне хотелось бы быть с ними. Когда я вижу, как здесь обстоят дела, я чувствую, что не справляюсь с задачей, возложенной на меня вашим дядей. — Вы нас не покинете! — воскликнула я.

— У меня была такая мысль. Я вижу, что вы не осознаете дарованных вам благ… могло бы быть такое счастье… все могло бы быть так хорошо… но…

— Альберт не должен провоцировать меня. Я знаю, что я раздражительна и когда я рассержена, я могу сказать все, что угодно. Я ненавижу эти сцены. Альберт не должен забывать, что мой сын только что родился. И женщина испытывает страдания не только перед, но и после родов. Мужичины, видимо, этого не понимают…

— Эти вспышки вызваны не физической слабостью. При дворе слишком много конфликтов.

— Что вы имеете в виду?

Штокмар никогда не обращался со мной как с королевой. Он всегда был очень откровенен и давал понять, что, если он не может высказываться открыто, ему лучше вообще молчать и вернуться в Кобург к семье. Он посмотрел на меня очень проницательно:

— Я постараюсь быть с вами откровенным. Эти сцены будут повторяться до тех пор, пока баронесса Лецен будет при дворе. Я взглянула на него с ужасом.

— Таковы факты, — продолжал он, — принцу и баронессе Лецен тесно под одной крышей.

— Я люблю их обоих… Штокмар пожал плечами.

— Вам пришло время решить, кто для вас важнее.

— Альберт — мой муж.

— Вот именно. Он всегда будет с вами. Но нельзя надеяться, что ваш брак будет счастливым, пока баронесса остается при вас.

— Она — мой лучший друг… Она была со мной всю мою жизнь.

Я напряженно думала: я не могу жить без Альберта. Я люблю Альберта, но я люблю и Лецен тоже.

— Это все, что я могу сказать, — продолжал Штокмар. — Пока она остается, будут неприятности, но, хотя вы и принц любите друг друга, постоянные разногласия и бурные ссоры рано или поздно убьют любовь. Я знаю, что баронесса вам предана, но ее чувство очень собственническое. Она не любит принца; потому что она ревнует ко всем, кто отнимает вас у нее. Я повторяю, что, если вы хотите мирно жить со своим мужем и семьей, баронесса должна удалиться.

— Нет, — сказала я, — нет. Штокмар пожал плечами:

— Тогда мне больше ничего не остается сказать.

— Я не могу этого сделать. Как я скажу ей? Это разобьет ей сердце.

— Если она останется, она разобьет сердце вам… и Альберту.

— Не понимаю, почему люди не могут ладить друг с другом. Дворец большой. Неужели нам не хватает места?

— Дело здесь не в пространстве, — сказал Штокмар. Он взглянул на меня безнадежно, и я видела, что он собирается удалиться.

— Подождите минуту, — сказала я.

— Да, ваше величество?

— Неужели нет никакого выхода… может быть, можно что-нибудь придумать?