бы особенным сочувствием к кидуанцам, а скорее всего это взбесило бы их ещё больше. В общем, город гудел, и Шервард с приятным удивлением впервые мог наблюдать, как хвалёная таверская лояльность трещит по швам.

Да, келлийский лазутчик с радостью прислушивался к гомону, царившему в таверне. Он глядел в суровые лица горожан, сейчас искажённые гневом, и эти образы с лихвой компенсировали недостаточное знание языка — даже не понимая того, что они говорят, он вполне представлял их настрой. Конечно, это ещё ни о чём не говорило — скорее всего, через недельку Тавер успокоится, и уж подавно Шервард не ждал каких-либо открытых действий против метрополии. Но он увидел главное — сотни лет пребывания Палатия под управлением империи так и не вытравили из него вольный Шевар до конца. В палатийцах, пусть и глубоко запрятанное, оставалось это деление на «они» и «мы».

Пока что Шервард ещё толком не представлял, что ему делать с этим знанием, но, по крайней мере, было похоже, что он нащупал подобие входа в гнездо диких пчёл, куда можно будет попробовать ткнуть палкой. А главное — если даже в «цивилизованном» Тавере шеварцы так легко раздражались от неуместных действий империи, то Враноок действительно вполне может найти союзников среди поморов, живущих в селениях, подобных Скьёвальду, вдоль всего побережья.

— Так вот что за возы я видел у городских ворот! — воскликнул Брум, припоминая, как его саням пришлось потесниться к сугробам на обочине.

— Они самые! — закивал хозяин, сжимая кулаки. — Говорят, подчистили почти всё зерно! Теперь, коли что случится — взять уж будет неоткуда! Разве что весной завезут из Загорья. А до тех пор — жуйте, простофили, свои уши!

— Неужто теперь будет голод?.. — тревожно взглянув на сестру и племянницу, спросил Брум, который, уже неплохо разбираясь в хозяйстве собственного имения, плоховато понимал экономику более крупных масштабов.

— Ещё чего!.. — как-то даже злорадно ответил мэтр Хеймель, как будто и впрямь считал, что император задумал всё это лишь только для того, чтобы уморить таверцев голодом. — Мы-то, чай, свои закрома загодя заполнили! У меня зерна вволю хватит, так что вам не о чем беспокоиться! В моей харчевне вы всегда получите и свежего хлеба, и сдобы для вашей малютки! Да и другие тоже на власти-то не больно надеются, сами запасаются. Мы-то переживём, ничего!

— Ну и хвала Арионну, — облегчённо закивал Брум, чьи амбары тоже были полнёхоньки с осени.

— Так-то оно так, — в благодарности Белому богу закатил глаза трактирщик. — Да только не дело это! Для императора, стало быть, жители Кидуи поважнее нас будут! Они, стало быть, пусть хлеб едят, а мы, выходит — жуй свои уши!

— Это уж как обычно… — поморщившись, проворчал Брум.

Поняв, что разговор исчерпан, мэтр Хеймель направился к другому столу, не переставая ворчать что-то про свои уши и обнаглевших кидуанцев. Шервард же отметил, что Бруматт как будто бы скис после этого разговора. Неужели он так переживал из-за вывезенного хлеба?

— Это часто бывает у вас? — поинтересовался северянин, чувствуя, что собеседник сейчас весьма расположен ругать Кидую, и надеясь продвинуться в своей цели вербовки сторонников.

— Не знаю, — чуть рассеянно пожал плечами Брум, глотая подстывший чай. — Раньше я об этом не слыхал. Хотя… Чего ещё ждать от Кидуи?..

— Они относятся к вам плохо?

— Да не то чтобы плохо… — было заметно, что Бруматту неприятно говорить об этом. — Просто все они такие… Приходят, берут что им надо, и уходят как ни в чём не бывало.

При этом он так взглянул на свою сестру, как обычно, безмятежно глядевшую куда-то в сумрак таверны, притулившись к стенке, что Шерварда вдруг осенило. Догадка, разумеется, не пришлась ему по вкусу — мысль, что кто-то мог причинить зло Динди, обожгла сердце злостью. Но он промолчал, не желая продолжать разговор при девушке, однако решив, что непременно поговорит об этом с Бруматтом позднее.

Такая возможность вскоре представилась — чуть отогревшись, Бруматт отправился по делам имения, тогда как Динди с Риззелью оставались здесь, в приятном тепле таверны. Шервард частенько под разными предлогами, а то и вовсе без них оставался, чтобы составить ей компанию, но на этот раз вызвался прогуляться с Бруматтом.

Они вышли наружу, задохнувшись от морозного воздуха, обжёгшего лёгкие. Впрочем, их, коренных северян, такой мороз не пугал, тем более что одеты они были в великолепные меховые одежды, не оставлявшие холоду ни одного шанса добраться до кожи.

В то время, как лёгкий морозец и выпавший снежок едва ли не парализовали жизнь Кидуи, здесь, на заснеженных улицах Тавера, жизнь кипела. Румяные торговки, ставшие в два раза толще из-за напяленных зимних одежд, разрумянившиеся от мороза, звонко переговаривались между собой, а завидев Шерварда, непременно стремились перекинуться с ним хоть словечком. Брум, правда, не пользовался такой популярностью среди этих пропахших рыбой красавиц, да и особенно не стремился к этому.

— Почему ты так говорил про кидуанских? — не теряя времени, спросил келлиец, понимая, что вскоре приятель с головой уйдёт в дела. — Ты знаешь их?

— Некоторых, — с неохотой процедил Бруматт, но всё же не сделал попытки прекратить неприятный разговор. — Один жил в нашем имении, а другой и теперь живёт. Оба — довольно неприятные типы.

Очевидно, что добряк и увалень Брум так и не простил Линда, а свою ненависть к бывшему другу отчасти перенёс на барона Ворлада, тем более что тот и сам давал достаточно поводов для неприязни.

— Тот, который ты говоришь… — Шервард замялся, но на сей раз не потому, что не мог вспомнить верное слово. — Риззель — его ребёнок?

— Да, — Бруматт вдруг понял, как давно ему хотелось выговориться, но он всё же ждал вопросов друга.

— И где он теперь? — недобро нахмурился северянин.

— Уехал в Кидую… Почти сразу же… Он, возможно, даже не знает, что у него есть дочь. Сомневаюсь, чтобы его отец потрудился сообщить ему об этом!

— Его отец остался у вас?

— Да, он живёт в нашем имении сколько себя помню. Распоряжается там, словно хозяин, а на нас временами смотрит едва ли не как на прислугу!..

— Он ваш родственник? — Шервард силился понять связь между Динди и тем подлецом, что обесчестил её.

— Да какие родственники! — с досадой отмахнулся Брум. — Сперва приехал погостить, да так и остался. Он — интендант легиона, что квартирует тут поблизости.

— Он командир? — внутренне Шервард весь напрягся, будто собака, учуявшая волка. Слово, которое употребил Бруматт, было ему незнакомо, но он понял, что речь идёт о важной шишке.

— Да какой он командир! — презрительно бросил парень,