но всё же природная честность взяла своё. — Ну… Да… Вроде какой-то командир. Но не из тех, что командуют легионерами. Он — что-то вроде меня. Ездит и ищет припасы для легиона.

Шервард возликовал в душе. Такая неожиданная удача была не иначе, чем промыслом Воина. Это лишь он, верный ратник, мог так управить всё дело! Даже здесь, на чужой земле он помогал своим людям, хоть тут, вроде бы, и была вотчина южных божков. Куда им, этим Арионну и Ассу, до истинной силы Великой Троицы — Матери, Хозяина и Воина! Ведь как иначе объяснить, что Динди вдруг взобралась на их драккар, а он увидел её! И потом, когда он нашёл их, когда сумел познакомиться… Теперь всё это обретало новый смысл, и Шервард вдруг свято уверовал в успех своего дела.

— Он и теперь живёт у вас, или уехал в Кидую?

— Он туда не ездит, — злорадно скривил губы Брум. — Строит из себя столичного, а сам там лет пятнадцать не был! Отец говорит, что он, вроде бы, и дом там уже продал, возможно, за долги… В общем, здесь-то он ходит петухом, перья распушив, а на деле — щипаная курица!

— Ты их не любишь? — прямо спросил Шервард.

— А за что их любить? — сплюнул Брум. — Один — друг с самого детства! Мы с ним всю жизнь вместе, как две руки — вот! — он поднял свои запрятанные в рукавицы руки к лицу. — Вот так мы с ним были! И Динди… А потом он взял и… — парень снова сплюнул и в сердцах пнул снег в том месте, куда упал плевок.

— Он её… — Шервард не знал, как произнести слово «изнасиловал», и потому сделал нервный жест, который Брум прекрасно понял.

— Ну… Отчасти… — слегка замялся он в ответ. — Нет, прямого насилия, конечно, не было, но… Ты же видишь, какая она… Она… Особенная. Что она понимает?.. Надо быть полным скотом, чтобы воспользоваться этим! И вдвойне скотом, чтобы бросить обесчещенную тобой девушку!

Волнуясь, Брум говорил горячо и быстро, то и дело сбиваясь, так что Шервард едва понимал половину сказанного. Впрочем, то, что он не сумел распознать ухом, он понял сердцем. Динди была очень дорога ему, и он остро чувствовал всё, что говорил приятель. Любому, кто дерзнул обидеть её, он без сомнений готов был бы вырвать кишки. Вероятно, Линду очень повезло, что в тот момент его не было рядом.

В числе прочего Шервард, разумеется, выучил уже несколько любимых ругательств таверцев, и во время этой беседы он использовал каждое из них, дополнив куда более богатым набором сквернословий на родном языке. Разговор оказался тяжёлым для обоих, так что всё, что касалось легиона и отца подонка, что надругался над Динди, он оставил на следующий раз. Келлиец почувствовал главное — Бруматт ненавидит кидуанцев, с которыми он знаком, и оттого не слишком-то жалует всех прочих столичных жителей. А это значило — он, вполне возможно, согласится помочь.

***

Долгожданный разговор случился позже в тот же день. К тому времени оба успели немного остыть, занятые делами Брума. В разгар зимы северные дни были короткими, так что в таверну вернулись уже почти в потёмках, хотя время было ещё совсем не поздним. Хэддасам предстоял ещё обратный путь, но Бруматт хотел отогреться и пообедать.

Разумеется, Шервард не собирался вести подобную беседу в присутствии Динди, а потому, улучив момент, хлопнул идущего рядом товарища по плечу:

— Я хочу говорить с тобой. Сейчас, когда нет Динди.

— Что такое? — в сумерках этого было не видно, но Брум нахмурился после этих слов. Он явно решил, что разговор пойдёт именно о его сестре.

— Ты ненавидишь того, который сделал это с ней?

— Да… — выдохнул Брум.

— И его отца? — они остановились в нескольких десятках шагов от таверны, хотя оба порядком замёрзли, а мороз явно крепчал.

— И его тоже. А что?

— Ты думаешь, что все кидуанцы такие? — Шервард продолжал прощупывать почву, прежде чем выложить свою тайну.

— Наверное, не все, — пожал плечами Брум. — Да какая разница? Я вообще не думаю об этом.

— Шеварцы давно были свободные. Как келлийцы. А потом сюда пришла Кидуа и взяла ваши земли. Это тебя гневит?

— Это было чёрт знает когда, — растерялся Бруматт. — Палатий уже давно — часть империи. Так было всегда…

— Не всегда! — негромко, но настойчиво возразил Шервард, оглядываясь, чтобы убедиться, что поблизости нет нескромных ушей. — Давно вы были такие как мы! У нас говорят: шеварцы и келлийцы — один народ. Давно были один народ. Но теперь вы — не свободный народ. Вы принадлежите империи. И они могут забирать ваш хлеб, когда хотят.

— Я никак не пойму, к чему ты это? — нервно спросил Брум, понимая, что разговор пошёл в совершенно неожиданном направлении. Признаться, этот поворот его несколько пугал.

— У нас есть ярл, его зовут Враноок, — разумеется, Шервард не мог бы перевести это имя на имперский, а потому произнёс его по-келлийски. — Он хочет объединить все народы. Он хочет собрать кланы, объединить их. И хочет объединить келлийцев и шеварцев. Против Кидуи.

— Как это? — теперь уже заозирался и Бруматт, переходя почти на шёпот. — Что значит — против Кидуи?

— Враноок собирает армию. Скоро будет большой поход. Келлийцы, шеварцы, пунты — все вместе против Кидуи. Для вашей свободы. Когда Шевар будет свободен — он не будет враждовать с Баркхатти. Будет мир.

— Когда будет поход?.. — едва выдавил из себя оторопевший Брум. От охватившего его ужаса колени ослабли, а в животе стало до того некомфортно, что он неожиданно громко и протяжно пустил газы, едва не измарав портки.

— Скоро, — холодно ответил Шервард, будто и не заметив этого жалобного звука. — Мне нужна твоя помощь. Враноок послал меня сюда, чтобы мне смотреть и узнавать здесь всё. Особенно про легионы. Если ты хочешь мне помочь — узнавай всё у кидуанца. Говори всё мне.

— Я же стану предателем… — Брум понял, что вот-вот навалит в штаны, и переминался с ноги на ногу, тщетно пытаясь справиться с этим. Наконец, поняв, что долго не выдержит, он быстрым семенящим шагом бросился к таверне. — Мне надо в сортир!..

— Подумай, — вдогонку бросил Шервард, а затем, постояв немного, медленно направился следом.

Глава 27. Шпион

Когда Брум вернулся наконец из отхожего места в таверну, Шерварда там не оказалось. Келлиец, поразмыслив немного, решил не давить на трусоватого приятеля и дать ему немного времени. Кроме того, он и сам был слишком взволнован, и потому хотелось забиться