Я была одета, обуви на ногах не было, только носки. На мне, судя по ощущениям, нижнее белье, джинсы и маечка, причем одна бретелька – та, что должна быть на «верхнем» плече, – спустилась и сейчас болтается у локтя. Кажется, я даже узнала эту вещичку – желтый топ, который я использовала для масок Представления и Жертвоприношения. Надела я ее не просто так, а по какой-то причине, которую никак не могла вспомнить, – тут вообще все было туманно. Ощущала я и ту ткань, которая покрывала меня целиком, – что-то вроде наброшенной сверху простыни.

Но нет, это не простыня: помотав головой во все стороны, насколько это было возможно, я везде натыкалась на одно и то же препятствие, да и кончики пальцев могли нащупать его – до самого пола.

«Мешок. Я в мешке».

Этим объяснялось многое – и нехватка воздуха, и духота, от которой по телу струился пот, да и звуки доносились приглушенными, словно я приложила ухо к стенке аквариума: машины, далекие голоса, явственный крик:

– Проезжайте, проезжайте, пожалуйста!

Прежний, громкий и властный голос, чуть ближе:

– Не могли бы вы открыть… багажник?

Ответ вежливый, но ближе:

– Что-то случилось, офицер?

– Нет… проверка, сеньор. Открывайте багажник.

Я изо всех сил прислушивалась, хотя меня стало мутить и слова ускользали, как вода сквозь пальцы.

– Слушайте, прошу вас… мой сын был на… дне рождения, и я везу его в… Но ему нездоровится… Нельзя ли нам поехать дальше, прошу… Ведь никогда не знаешь…

– Это не займет много времени… Багажник… пожалуйста…

Что со мной случилось? Почему я в таком состоянии? Образы манекенов и повешенных кукол в моей больной голове появлялись и удалялись, словно крутясь на карусели. Меня, очевидно, накачали наркотиками. Запах роз. Начо Пуэнтес, один из наших профилировщиков, говорил, что есть такой анальгетик, который оставляет этот аромат, когда…

И тогда мягкий голос сказал что-то вроде: «Я сейчас вернусь… Спокойно, парень…» – а другой, тоже где-то очень близко, ему ответил:

– Ладно. – Высокий, без интонации, напоминает голос неопытного актера-ребенка.

Ребенок. Дреды под бейсболкой. Фиолетовая куртка. Очень красивое лицо.

Понимание пришло в ту же секунду: «Они ждали меня на паркинге, в моем доме: мальчик меня отвлек, а тот подошел сзади и закрыл чем-то нос и рот…»

От волнения все в животе перевернулось, и на секунду стало страшно от мысли, что меня сейчас вырвет и я захлебнусь собственной блевотой. Так что лучше продолжать думать. «Не оставляйте свой мозг без работы: мозг, который не задает себе вопросов, мгновенно попадает в ловушку страха», – наставлял нас Женс. Гамлет, Гамлет, всегда Гамлет, в любой ситуации: думать, думать, думать.

Что происходит? Где я? Прежде я слышала мотор – значит, в машине. «Меня куда-то везут». Но мы остановились. Почему?

Неожиданный резкий звук, будто выстрел прямо в голову. Совсем рядом открывается дверца. «Это багажник. Он упаковал меня в мешок и засунул в багажник. Но почему его открывают?»

Тут я вспомнила, что слышала чуть раньше. «Что-то случилось, офицер?» – «Нет, проверка».

И я все поняла. Случайность, конечно, просто случайность: полиция в определенной точке трассы выбирает каждую десятую машину, останавливает ее и просвечивает переносным сканером багажник. Скорей всего, эта предосторожность – из комплекса мер безопасности, который ввел Падилья после исчезновения Веры. Я быстро прикинула, что произойдет дальше. Найдут подозрительный мешок. Полиции даже не придется требовать, чтобы он его открыл, – сканер и так меня обнаружит. Его арестуют.

По этой схеме все должно закончиться через пять секунд.

Но происходило что-то странное.

Багажник должен был быть уже открыт, а мешок – предстать перед взором полицейского. Я явственно слышала шум немногочисленных проезжавших машин, распоряжения полицейских и даже попискивание предполагаемого сканера. Но почему тогда полицейский не упоминает мешок? Я попробовала застонать, но получилось еле слышное бульканье. Внезапно разговор возобновился:

– Что в этих коробках?

– О, это запчасти для садовой техники. Хочу заняться в выходные.

– Можете открыть одну?

– Конечно. – Металлическое бряканье у моего лица, несколько слов я не слышу. – «…Сделай сам». Прошу вас, офицер, мы закончили? Моему сыну нездоровится…

«Коробки», – пронеслось в голове. Я уже знала, что лежу вовсе не в коробке, а на чем-то мягком. Может, я спрятана где-то сзади? И да и нет. Без сомнения, речь шла о великолепной штуке: большая машина, специально сконструированный багажник – с перегородкой, поставленной между мной и коробками. Полицейский, должно быть, видит второе дно. А что касается сканера, так в коробке с «запчастями» легко можно спрятать преобразователь сигнала. Ясное дело, он подготовился к такого рода проверкам.

Прекрасно придумано, ловко, но допущена серьезная ошибка.

Ошибка – это я.

«Моему сыну нездоровится». Я понимала тревогу, которая сквозит в его голосе. «Мальчику не нездоровится, это ты сам попался, ведь так, приятель? Ты заподозрил, что действие твоего анальгетика уже закончилось, и если я очнулась, то могу и зашуметь, не так ли?»

Мне по-прежнему не хватало воздуха, у меня болело все, даже корни волос, а напряжение любой мышцы вызывало тошноту и желание тут же умереть, но я знала, что если поставить цель, то я смогу сделать и кое-что заметное: заставить мешок шевелиться – при помощи рук или ног – или, еще лучше, перевернуться. Пространство, в котором я находилась, явно очень узкое, и если я всего лишь повернусь на бок, то устрою заметный шум.

Полицейский вновь заговорил:

– Ну так отвезите ребенка к врачу, если он плохо себя чувствует…

– Возможно, я так и сделаю, как только вы позволите нам ехать дальше…

Я решила повернуться на левый бок. Даже если мне, со связанными ногами, не удастся выбить второе дно, шум, несомненно, услышат, полицейский обратит на это внимание и меня найдет. Но до окончания проверки остается несколько секунд. Я набрала в легкие воздуху, приготовилась. И начала короткий обратный отсчет.

– Вы закончили, офицер?

«Три… Два…» Внезапно я замерла.

В голову пришла другая мысль.

Я спросила себя, что будет, если его арестуют прямо сейчас. «Суд… Приговор… Десять лет? Пятнадцать?» Сколько времени проведет он в тюрьме, прежде чем сможет получить условно-досрочное освобождение или же наше правосудие, отличающееся столь короткой памятью, окончательно забудет об Аиде Домингес и других жертвах и пожалеет их палача? А может статься, что его вообще не арестуют. Он прирожденный боец и так же хорош в своем деле, как я в своем. Может, ему удастся вскочить в машину и удрать, пока полицейские будут собираться с мыслями. А ведь укройся он в своей берлоге, то даже если его и арестуют – получасом позже, что за это время успеет он сделать с моей сестрой?