— Все ясно! Audiatur et altera pars[16].

Склонившись над Мирой, ведьма решительно потребовала:

— Четко и внятно. Адрес и телефон.

— Фучика, три семьдесят пять, домашний 276-06-18, рабочий 467-70-03, — сонно произнесла та, не разлепляя глаз, размазанным, еле слышным голосом.

— Так. — Карамазова обернулась к Наташе. — Ты на машине? Поможешь мне отвезти ее домой?

— Да.

— Тогда подожди минуту.

Подруга бросилась в спальню, и когда она вернулась, Наташа впервые за весь этот насыщенный событиями час испытала настоящее потрясение.

На Иванне был элегантный брючный костюм, белый плащ из тонкой замши и очки в золотой оправе. Все вместе тянуло тысяч на семь.

«Очки от Гуччи, плащ от Шанель, костюм от Мюглер, — безошибочно определила Наташа наметанным глазом. — Вот тебе и Золушка!»

Очки, скрывающие пугающую желтизну ее глаз, сразу сделали Иванну страшно надменной и солидной. В них она казалась старше лет на десять.

«Нужно будет сказать, чтобы она их больше не надевала», — решила Наташа, но благоразумно приберегла свой совет на потом.

— Поехали, — скомандовала Карамазова.

Ее лицо было сосредоточенным и упрямым.

* * *

Даже спускаясь по лестнице и усаживаясь на заднее сиденье «мерседеса», Мира продолжала спать. Иванна умостилась рядом с ней и заботливо положила голову клиентки себе на плечо.

Заводя машину, Могилева взглянула на часы — пять. Подумать только, она была уверена, что уже глубокий вечер.

— Прости, — начала Наташа, едва «мерседес» рванул с места. — Прости, я не должна была встревать. Но ты не можешь отрицать, что я сказала правду!

В ее великолепном меццо-сопрано звенело неприкрытое раздражение.

— Эта Мира еще более больная, чем ты! Ты хотя бы воображаешь себя ведьмой, а она вообще Господом Богом. И не надо говорить мне про творчество. Я тоже не сапожник. Я, между прочим, вообще звезда, заслуженная артистка Украины. Но при этом почему-то не считаю себя ни иерихонской трубой, ни гласом божьим, ни волшебным голосом Джельсомино! Потому что я, в отличие от вас, нормальная! — В подтверждение своего энергичного тезиса певица вскинула обе руки вверх.

— Руль! — крикнула Карамазова.

Машина резко вильнула вправо. Певица вцепилась в руль, выровняла ход и, нисколько не смущаясь данным происшествием, продолжила:

— И это отнюдь не означает, что я менее творческий человек, чем вы, или недостаточно люблю свою работу. Я тоже готова рвать ради нее жилы себе и другим и пахать с утра до вечера. Я тоже жертвую ради нее многим. И, когда я выхожу на сцену, мне тоже кажется, что я попадаю в какой-то иной, блестящий и сверкающий мир. Но при этом я знаю: жизнь — это жизнь, а сцена — сцена. И иллюзия иного мира объясняется совершенно реальными вещами: адреналином, энергией зрительного зала, аплодисментами, спецэффектами. И если при моем появлении на подмостках загораются софиты и падают блестки с потолка, то дело тут не в магии моего голоса, а в работе осветителей и мастеров сцены. Понятно!?

— Что ж тут непонятного? — Наташа увидела в зеркале машины саркастично изогнутые губы подруги. — Я только не понимаю, почему ты оправдываешься.

— Оправдываюсь?! — вспыхнула Могилева. — Даже не думаю! Я просто объясняю тебе, отчего так некорректно — заметь, я это признаю — влезла в ваш разговор. Потому что у этой девушки проблемы. Она внушила себе черт знает что! А ты сидишь и тупо киваешь, подтверждая все ее абсурдные выводы. Ясно почему! Ты ведь и сама думаешь и живешь точно так же. Честное слово, вы друг друга стоите! Она пришла к тебе за помощью, а ты, соглашаясь с ее маразмами, могла причинить ей еще больший вред. Она, бедняга, и так на грани самоубийства. Кстати, что ты с ней сделала? Почему она меня не слышит?

Забеспокоившись, Наташа попыталась обернуться и рассмотреть спящую пассажирку. Машина снова вильнула.

— Ты можешь смотреть на дорогу! — прикрикнула на нее Карамазова. — И слава богу, что она тебя не слышит. Кажется, мы почти приехали…

Пропетляв в переулках, они отыскали нужный подъезд.

— Мне пойти с тобой? — хмуро спросила Наташа.

— Только при одном условии.

— Каком?

— Что бы я ни говорила, ты будешь молчать как рыба.

— Хорошо… Я попробую, — нехотя согласилась певица и мужественно стиснула зубы.

* * *

Мира висела на руках Карамазовой, словно тряпичная кукла. Наташа нажала на звонок. Кто-то внутри квартиры громко бросился к двери.

— Это ты? — В голосе мужчины слышались одновременно надежда, раздражение и тревога. — Опять ключ забыла?

— Откройте, — приказала Иванна. — Мы привезли вашу жену.

Дверь распахнулась. За ней стоял высокий чернявый парень лет двадцати семи. При виде безжизненного тела Миры его плотно сжатые, суровые губы сразу же стали дергаными и растерянными.

— Что с ней? — сдавленно спросил он, принимая супругу из рук ведьмы. — Где она была? Я тут с ума схожу. На работе ее нет, дома тоже. Я специально отпросился с фирмы…

— Ваша жена пришла ко мне, — строго объяснила колдунья. — Я врач. А это моя ассистентка. — Лицо заслуженной артистки Украины вытянулось от возмущения. — Пациентке было плохо. Я дала ей сильное успокаивающее, и будет лучше, если она немедленно ляжет в постель.

— Вы психиатр? — нервно спросил супруг.

Не пожаловав Леонида ответом, Иванна царственно зашла в дом вслед за ним.

— Помогите ей лечь, — сказала она тоном, не допускающим возражений. — Мы подождем. Мне нужно задать вам пару вопросов.

Муж угрюмо кивнул и покорно повел супругу в спальню. Наташа и Иванна остались в коридоре.

Замкнутое лицо Карамазовой тот час сложилось в насмешливо-ерническое.

— Что вы думаете об этом коридоре, мой дорогой Ватсон? — шепотом спросила она, имитируя великолепный ливановский апломб. — Ась? — Ведьма весело подмигнула «ассистентке».

— Нашла время для шуток, — неодобрительно шикнула на нее та.

В тех редких, известных Могилевой случаях, когда Иванна восставала из мертвых, она мгновенно превращалась в черта из табакерки. И это воплощение казалось Наташе ничем не лучше первого, поскольку чертова Карамазова постоянно язвила и все время норовила щелкнуть певицу по носу.

— Я, к сожалению, могу сказать только одно, — презрела предупреждение чаровница. — По сравнению с этой моя квартира — образец порядка и чистоты.

«Ее лицо хранило остатки былой красоты», — говорят про дам. То же можно было сказать и о Мириной прихожей. Она еще хранила остатки уюта и вкуса хозяйки, некогда любовно продумавшей интерьер: оригинальные светильники, авторские картины, металлическую вешалку причудливой формы…