Конечно же, главная проблема заключалась в том, что после Октябрьского манифеста 1905 года в России была провозглашена свобода слова, и царь более не мог по своему желанию закрывать газеты и диктовать им свою волю. Новоселов это знал, поэтому он решил не сдаваться. Он написал короткое вступление к своей брошюре и передал ее в газету «Голос Москвы» (газеты выходила при финансовой поддержке Александра Гучкова). 6 февраля статью опубликовали под названием «Голос православного мирянина». Поняв, что полиция теперь тщательнейшим образом отслеживает все, что связано с Распутиным, Новоселов написал свой материал не как статью, но как письмо к редактору. За этой частью газеты следили не так зорко, как за основными разделами. Письмо начиналось с вопроса «Quousque tandem abutere patientia nostra?» (Доколе же будешь злоупотреблять нашим терпением?) – знаменитого вопроса Цицерона из речи о Катилине, произнесенной в I веке до н. э. «Эти негодующие слова, – писал Новоселов, – невольно вырываются из груди православных русских людей по адресу хитрого заговорщика против святыни, Церкви и гнусного растлителя душ и телес человеческих, Григория Распутина, дерзко прикрывающегося этой самой святыней церковной». Новоселов возмущался «преступной трагикомедией» и бездействием Синода. Он спрашивал, почему Синод не предпринимает никаких действий против этого «наглого обманщика и растлителя»? Новоселов задавался вопросом, почему епископы не хотят даже пальцем шевельнуть, чтобы «извергнуть дерзкого растлителя и еретика из ограды церковной». А если Синоду недостаточно известна деятельность Григория Распутина, то автор письма предлагал открыть епископам глаза и представить данные, доказывающие справедливость его оценки «хитрого обольстителя». Выдержки из письма Новоселова в тот же день появились в газете «Вечернее время»6. На следующий день министерство внутренних дел начало расследование в отношении обеих газет. Управление по делам прессы конфисковало отпечатанные газеты, а редакторов вызвали для допроса. В редакции «Голоса Москвы» был проведен тщательный обыск. Московский генерал-губернатор на неделю закрыл газету. Действия властей еще больше подогрел интерес публики к истории. Сохранившиеся экземпляры газет продавались на черном рынке за большие деньги. Письмо тайно перепечатывали и распространяли7.

Дума отреагировала немедленно. Депутаты Думы собрались в тот же день, чтобы выразить протест против действий правительства и незаконного подавления свободы слова. Вопрос был официально поставлен на заседании Думы 7 февраля. Естественно, депутаты много говорили о Распутине, но только в кулуарах, между собой, но никогда – с трибуны, поскольку такие прямые нападки угрожали самому существованию Думы. Недостаточно было просто выступить против Распутина – депутатам необходимы были веские политические основания для такого выступления. И вот эти основания появились. «Что это за странная личность Григорий Распутин, который изъят из-под ведения обыкновенных законов о печати и который поставлен на странный пьедестал недосягаемости и недоступности? – спрашивал депутат Владимир Львов, председатель Комиссии по делам Русской православной церкви. – В этом виде и предложен нами запрос, чтобы низвергнуть эту личность с ее пьедестала… Но затыкать рот печати, единственной возможности в этом темном деле раскрыть правду, это, по-моему, недостойно великой страны, и поэтому я надеюсь, что вы примете и спешность, и самый запрос».

Затем страстную речь произнес Гучков:

В Москве говорили, что, когда Николай узнал об этом, он сказал: «Повесить Гучкова мало»9. За запрос проголосовали все депутаты, кроме одного, правого октябриста, барона Николая Черкасова10.

Львов выступил не просто так. Им двигало безграничное личное честолюбие. Вместе с несколькими депутатами он написал запрос и передал его председателю Думы Родзянко, чтобы он вручил документ Макарову. Дума потребовала расследования роли министра в незаконной конфискации газет. От Макарова требовался ответ на два вопроса. Знал ли министр о том, что представители его министерства потребовали, чтобы редакторы московских и петербургских газет не печатали никаких статей о Распутине, а в противном случае тираж будет конфискован и против газет начнется юридическое преследование? А если он это знал, то какие шаги были предприняты для восстановления законного порядка? К запросу Дума приложила копию письма Новоселова, которое в тот день было зачитано вслух в присутствии всех депутатов, встретивших чтение громкими аплодисментами11. Некоторые депутаты тайком передали запрос и письмо Новоселова редакторам «Петербургской газеты», и 26 января они были опубликованы12. Родзянко передал Макарову запрос Думы, но из этого ничего не вышло13. Однако черта была пересечена: Дума впервые осмелилась затронуть вопрос, связанный с личной жизнью правящей семьи.

Коковцов предупреждал Макарова, что из-за Распутина поднимется грандиозный скандал. Он оказался прав. Распутин смог сделать то, чего не мог никто другой: он объединил все фракции, оппозиционные Николаю. Все – либералы, консерваторы, левые и правые, традиционные православные и современные, скептически настроенные космополиты – сплотились, как никогда раньше. Теперь конфликт перешел на самый высокий уровень. Дума выступила против царя. Это был третий конфликт из-за Распутина – сначала с Синодом, затем со Столыпиным, теперь с Думой. И последний конфликт оказался самым разрушительным. Новоселов торжествовал. Московская духовная академия избрала его почетным членом. Редакторы российских газет не поджали хвост, а стали смело публиковать статьи о Распутине, даже если за это приходилось платить большие штрафы. Они не только разделяли чувства нации, но еще и видели материальную выгоду: Распутин продавал газеты.

Но были и те, кто видел опасность в публичных нападках на Распутина. И одним из таких людей был друг Новоселова, Лев Тихомиров, редактор «Московских ведомостей». В 1910 году он нападал на Распутина на страницах своей газеты, полагая, что сможет уничтожить его. Но, поняв, что из этого ничего не выйдет, он прекратил свои нападки, поскольку понял, что публичное унижение Распутина подрывает уважение к русскому престолу14. Поняв это, монархист Тихомиров прикусил язык. А вот русские революционеры поступили совершенно иначе. Они поняли, что Распутин может стать прекрасным орудием борьбы с режимом. Православный философ и экономист Сергей Булгаков писал, что интеллигенция прекрасно это понимала. Когда Гучков спросил у Эллы, как дела с думским запросом, она ему не ответила, потому что знала, какую опасность несет в себе публичный скандал. Она предпочитала бороться с Распутиным тайно, за сценой. Она надеялась, что сохранить престиж царского дома все же удастся15. Но другие пошли дальше. Сторонник теории заговоров князь Жевахов утверждал, что критики Распутина, намереваясь громко заявить о своей верности династии и любви к царю, в действительности играли на руку не только Думы и «еврейской прессы», но и «Интернационала», мифической тайной международной сети евреев, банков и масонов, которая стремилась уничтожить святую Русь16.