– Ювелир?

– Вот выйдешь замуж за моего знакомого, разбогатеешь, и тогда и у тебя появится возможность заказывать колье ювелирам… Так что прежде, чем отказывать ему, хорошенько подумай… Ты же помнишь, я сказала тебе, что он не Ален Делон…

– Ну и что?

– Просто ты должна подготовиться к тому, что он… некрасив.

– А что тебе известно об этом ювелире?

– Да ничего особенного, только то, что у него золотые руки. Кстати, вроде бы он делал и эти янтарные яйца, но, по-моему, здесь и делать-то нечего… Что это ты зациклилась на этом янтаре… Что, действительно так нравится?

Но Эмма промолчала. Она поняла, что Лера ничего не знает про Орлова и уж тем более о том, что он переехал в Москву, а тогда к чему все эти разговоры, воспоминания, боль…

– Послушай, а может, не поедем к твоему знакомому? Я даже не знаю, о чем с ним говорить.

– Да не переживай ты, говорить буду я… А ты сиди, слушай, смотри и делай выводы.

– Скажи, Лера, а зачем тебе-то все это? – вдруг спросила Эмма, которой надоело разыгрывать из себя круглую дуру.

– Как? Разве ты ничего не поняла? Я просто хочу устроить твою личную жизнь…

– А мне показалось, что ты приревновала меня к Прозорову.

– А хоть бы и так, – вдруг, изменив интонацию, произнесла Лера и, метнув на Эмму настороженный взгляд, еще крепче вцепилась в руль. Машина не ехала, а летела по широкому шоссе, обгоняя другие авто и грозя вот-вот оторваться от земли. – Я, когда увидела тебя вчера, просто глазам своим не поверила… Думала, что ты где-нибудь нищенствуешь, страдаешь и чуть ли не побираешься… Я ведь могу себе представить, каково это быть одной… И вдруг вижу тебя, такую холеную, шикарную… Ты думаешь, что я поверила в байку о том, что ты одна?

– Не знаю…

– Сначала не поверила, но потом, когда ты уже была у нас, присмотрелась к тебе и вдруг увидела в твоих глазах такую грусть… Ты не смейся, я человек далекий от лирики, но у тебя глаза действительно были такие… такие… И я поняла, что ты страшно одинока. Думаю, что и Прозоров, который тоже наверняка ошалел, когда увидел тебя, такую красивую и грустную, подумал о том же, что и я…

– Я не понимаю, о чем ты…

– Все ты понимаешь. Он весь вечер смотрел на тебя и не мог отвести глаз… Вот я и подумала, а вдруг он захочет тебя? Ты знаешь, я не ревнивая, ведь ты сколько жила у нас, и у меня если и возникали такие мысли, то почти сразу же исчезали… Ты была беременная, рыхлая, в пигментных пятнах…

«Если бы ты только знала, как он просил меня позволить ему поцеловать эти самые пигментные пятна… этот большой живот и отекшие ноги…»

– …и вдруг ты предстала перед нами такая сногсшибательная, красивая…

– …что ты сразу подумала о том, что я собираюсь увести у тебя твоего Прозорова? Так? А теперь послушай, что я тебе скажу… Если бы я этого хотела, то сделала бы уже давно… Но вся беда в том, что Прозоров мне никогда не нравился как мужчина, понимаешь? Я до сих пор люблю человека, от которого родила ребенка, и другие мужчины, которые были в моей жизни после него, являлись лишь способом выживания, не больше… Они любили меня и помогали…

– Ты так говоришь, словно их у тебя было много…

– Двое. Один – банкир, он купил мне квартиру в Крылатском, – врала уже без зазрения совести Эмма, – другой – тот, о котором я тебе говорила…

– Но если ты любишь того человека, тогда почему же вы не вместе?

Но Эмма ничего не ответила. Она потеряла всякий интерес к чему бы то ни было.

– Ты разозлилась на меня? – виноватым тоном спросила Лера, сворачивая на машине в проулок и петляя между пятиэтажками. – Не злись, пожалуйста, хотя действительно моя торопливость кого угодно могла бы насторожить… Думаешь, так приятно демонстрировать кому-то свою ревность? Я и сама от себя не ожидала… Все… Приехали.

Тихий московский дворик. Девятиэтажка.

– Ты не думай, у него шикарная квартира и тоже на два этажа, как наша.

– И он там живет один?

– ПОКА один.

– Послушай, Лера, давай поговорим начистоту: скажи мне, почему такой завидный, как ты говоришь, жених ждет, пока его с кем-нибудь не познакомят? Это же ненормально! Это – патология, если хочешь знать. Для женщины сидеть и ждать, пока к ней не подойдут и не предложат познакомиться – нормально, это нам, как говорится, по штату положено, но для мужчины – неестественно. Значит, с ним что-то не в порядке… Вот я и хотела бы знать, ЧТО именно.

– Здесь ты можешь совершенно ни о чем не беспокоиться: у этого человека в порядке абсолютно все!

– Тогда в чем же дело?

– Если я тебе сейчас скажу, то ты сразу же развернешься и уйдешь, а мне бы этого очень не хотелось…

– Ну вот, час от часу не легче! Так, может, не рисковать и сразу же вернуться домой?

– Нет-нет, ты что! Мы ведь уже почти у цели! И кто знает, возможно, уже через несколько часов твоя жизнь в корне переменится?!

– Хорошо, тогда давай сделаем так: я тебе буду задавать вопросы, а ты мне ответишь… Идет?

– Идет.

– Тогда приступим. Итак: он алкоголик?

– Нет.

– Психически и физически здоров?

– Да.

– Умен?

– Безусловно.

– Страшон?

– Почти.

– Он хотя бы добрый?

– Невероятно.

– Боится женщин?

– Ни в коем случае.

– Импотент?

– Ничего подобного.

– Он хочет жениться на красивой двадцатитрехлетней женщине с ребенком и сделать ее счастливой?

– Да. Да. И еще раз – да!

– Тогда пошли. Не будем тратить время.

Перед дверью Лера три раза постучала по деревянному косяку, что-то пробормотала и наконец нажала на кнопку звонка.

– Вот увидишь, за этой дверью начинается твоя новая жизнь…

– Не смеши. И вообще, у тебя такое лицо, словно не для меня, а для тебя сейчас начнется эта новая…

Эмма не успела договорить, послышался звук открываемой двери.

– Ну наконец-то, – высокий, одетый в джинсы и черную рубашку мужчина, чуть ли не раскланиваясь, впустил в дом женщин и принялся по очереди целовать им руки.

– Валера, мы на минутку, только узнаем телефон твоего экстрасенса и обратно… у нас еще куча дел… Знакомьтесь…

Эмма смотрела на коротко остриженного, сутулого и бледного мужчину и с трудом узнавала в нем орангутанга-Ядова. Кто-то явно поработал над ним, заставив подстричься, уменьшив громкость его голоса, изрезав лоб глубокими морщинами и сыпанув серебряного песка в волосы… И только добрые щенячьи глаза его оставались прежними, и в них еще горел огонь…