коротком мини. Действовало это безотказно, впрочем, я видел, что и другие женщины часто использовали столь безотказное оружие.

Отметившись утром в консульстве, мы начинали знакомство с Парижем по программе, предложенной Ирен, и за четыре дня я увидал Триумфальную арку, Мулен-Руж, Нотр-Дам, Дом Инвалидов, поднялся на Эйфелеву башню, посетил Лувр, которому мы посвятили день. Постоял перед загадочной Сикстинской Мадонной, был очарован картинами Гойи, Веласкеса, ни фига не понял Пикассо, несмотря на экстаз Ирен, и не разобрался в картинах импрессионистов. Посетили мы кладбище Пер-Лашез со стеной Коммунаров и Сен Жевье де Буа с могилами русских эмигрантов, посидели за столиком художников на Монмартре.

На пятый день утром меня разбудила хозяйка, и за ее спиной я увидал Константинова и шофера. Старик радостно махал пакетом с моими документами.

— Вы едете в Руан, на советское судно, которое отвезет вас в СССР, — выпалил он. — Оно уходит завтра утром. Мы с Ирен так рады, так рады за вас.

Хозяйка расщедрилась ради такого случая и усадила нас троих за стол. Я открыл коробку с сыром, которую подарила француженка в Нанте, дальше держать ее при себе было невозможно, такие запахи она издавала. Не успели мы позавтракать, как раздался звонок из консульства. Константинову приказывали привезти к ним мои документы, которые отправят в Союз почтой, а меня отправить с шофером в Руан на судно. Мы распрощались, и уже через два часа я был на месте.

Судно "Шенкурск" Северного морского пароходства стояло у городского причала и заканчивало погрузку. В этот день было прохладно, и я опять облачился в форменную одежду, к тому же для встречи с моряками она подходила, как я думал, к месту. На палубе около парадного трапа перекуривало несколько моряков, один из них, преклонного возраста, вышел на площадку трапа, к нему-то и обратился с довольно пространной фразой на английском агент, сообщив, что привез моряка с советского судна для доставки в Союз после лечения. По лицу стоявшего на площадке, а это был помполит, было видно, что он ничего не понял, и я решил продублировать сказанное на родном языке. Реакция последовала немедленно и оказалась непредсказуемой:

— Отойдите от трапа, я ничего не знаю. Если не уйдете, мы подымем трап. — Он энергично показал руками, как они это сделают. Было ясно, что он в страшном замешательстве.

Я посмотрел на агента, он был в легком грогги от такого нокаута. Тогда решил схитрить и, взяв у агента конверт с документами, в котором находились копия судовой роли, счет моих расходов на лечение и пребывание во Франции, стал подниматься по трапу. По указанию комиссара трап все же начали вирать, а когда я добрался до верхней площадки, открылся иллюминатор капитанской каюты, и в нем показалось заспанное лицо.

— Что там у вас происходит? — Голос капитана был недовольным, видимо, шум лебедки прервал адмиральский час.

— Какая-то провокация, — ответил комиссар.

— Тут поднялся штурман с эстонского судна, говорит, после лечения с нами в Ригу должен идти. Провести к вам? — пояснил подошедший парень с нашивками второго помощника на кителе.

— Первый раз слышу о нем, а документы у него есть?

— Вот, — штурман показал протянутый мною конверт и паспорт моряка.

— Несите сюда, а он пока пусть постоит.

Стоял я не менее тридцати минут. Через открытый иллюминатор долетали отдельные фразы, из которых я понял, что комиссар настаивает на своем мнении, а вахтенный штурман утверждал, что "морда у меня наша, русская, и вроде даже знакомая". Агент в это время звонил куда-то по радиотелефону из машины. Не знаю, сколько могло продолжаться мое стояние на трапе, если бы не подошла машина с агентом судна, который дружески поздоровался с моим агентом, и оба направились к борту судна. Трап опустили, меня провели на главную палубу. Двум агентам понадобилось еще около часа, пока капитан убедился, что указания и документы от консульства придут своевременно (изумительная фраза, широко распространенная среди работников наших зарубежных учреждений). Тот же второй штурман провел меня в лоцманскую каюту, а пожилая дневальная застелила койку новым бельем.

— Ты пока особо не высовывайся, — посоветовал мне штурман, — комиссар у нас с приветом, а мастер осторожный, побаивается всего, ему последний фитиль вставили за… — он выразительно щелкнул пальцем по горлу.

Я последовал его совету и постарался не высовываться до тех пор, пока судно не отошло от причала.

После выхода отношение ко мне не изменилось. От штурмана я узнал, что бумаги из консульства так и не пришли, был только письменный звонок с обещаниями, так что для многих я оставался загадочной личностью, а для капитана и комиссара — головной болью. Соответственно строились наши отношения, комиссар не спускал с меня глаз, а капитан хмурился на палубе ботдека, где я делал зарядку и отдыхал в дневные часы. Так до самой Риги он и не изъявил желания поговорить со мной, что, впрочем, меня тогда не обидело, хотя и убедило в том, что поступать подобным образом в такой ситуации негоже.

Мысли мои были заняты ожиданием встречи с Ригой, женой и детьми, остальное меня почти не интересовало. Северяне не любопытны и сдержаны, особо меня никто не расспрашивал, и я был благодарен им за это. В ночь перед приходом погода резко изменилось, заштормило и даже в море подморозило. Выйдя на ботдек, я поскользнулся на качке и, падая, схватился за леер шлюпки, неудобно вытянулся, и сильная боль в районе операционного шва почти лишила меня сознания. С трудом добравшись до каюты, лег и поднялся только, когда судно ошвартовалось к причалу. Через двадцать минут меня пригласили в кают-компанию. Вместе с пограничниками там находились капитан и помполит. Старший лейтенант держал в руках мой паспорт и стал внимательно вглядываться в мое лицо. Сравнив с фото на документе, он облегченно вздохнул, быстро захлопнул паспорт и спросил: — Фамилия, имя, отчество, год, месяц и день рождения?

Я ответил. Старший лейтенант еще раз сверил фото, и что-то шепнул сержанту. Тот встал, надел шинель, и вышел.

— Пройдите в каюту и подождите, — приказал офицер и сделал знак молодому рядовому с солдатским ножом на поясе. Мы поднялись в каюту, солдатик стал у дверей.

Выяснение затягивалось, я вспомнил, что сегодня суббота. Когда меня в сопровождении сержанта отправили в расположение пограничной заставы в порту, солнце уже село, а сильный гололед покрыл асфальт коркой льда. Сержант, идя за моей спиной, держал руку в кармане, видимо с пистолетом, в другой руке нес мой чемоданчик и от напряжения плохо контролировал равновесие, скользил, чуть не