услышал от майора убийственную фразу: — Не стройте из себя патриота, капитан! Вы не хуже меня знаете, что любой моряк, прежде всего потенциальный контрабандист или нарушитель, и чем он старше и больше плавает, тем становится более опасным для нас, независимо от должности. Да, капитан, и не возмущайтесь. То, что вы видите там, развращает вас и делает врагами нашего общества, хотя бы только потому, что вы видите в нас, защитниках нашего строя и наших границ, своих врагов. Ведь это мы мешаем вам провозить оружие, контрабанду, наркотики. Теперь представьте, что произойдет, если не будет нас.

В другой раз только что окончивший учебное заведение молодой таможенник во время досмотра без стука открыл дверь в капитанскую каюту и, неправильно истолковав его удивление по этому поводу, энергично потирая руки, изрек радостным голосом: — Ну что, капитан, дрожим? Сейчас мы вас проверим и непременно что-нибудь найдем!

С трудом, сдерживаясь, Велев произнес как можно спокойнее: — Во первых, культурные люди просят у хозяина разрешения войти. Во вторых — здороваются. К тому же я не вижу, кто это "мы", а если вы так именуете себя, то выйдите, закройте за собой дверь и прочитайте на ней, кто хозяин этой каюты.

Однако юноша оказался изрядным нахалом и принялся "качать права", очевидно, еще не понимая, куда он пришел: — Я при исполнении служебных обязанностей, капитан, и делаю то, что мне положено. Я закончил высшее юридическое учебное заведение и на вашем месте не стал бы обвинять меня в невежестве. Я собираюсь досмотреть вашу каюту и сделаю это.

— На это раз вы ошиблись, — ответил он и нажал на кнопку вызова вахтенного штурмана.

— Пригласите ко мне старшего таможенного наряда, — приказал вахтенному штурману, зная, что им в этот раз была Людмила Примакова, редкое исключение из правил, женщина строгая, но интеллигентная, выдержанная и справедливая, весьма уважаемая за это среди моряков.

Однако молодой таможенник не сдавался. Тряхнув рыжей гривой, он сощурил глаза: — Вы хотите воспользоваться знакомством с моей начальницей, и что вы ей скажете?

— Попрошу повторить вашу приводящую в трепет фразу и скажу ей, что я не желаю больше видеть вас на моем судне. Если вы позволяете себе так говорить со мной, я представляю, как вы разговариваете с моими подчиненными.

— А что такого я сказал вам, капитан? Вы думаете, я все повторю? Да просто не помню, что говорил, может так, а может, и нет.

Тут уже не выдержал Велев: — Убирайтесь к чертовой матери, юноша, я больше не хочу вас видеть.

Почти через тридцать лет на пограничном посту в Ивангороде его машину ночью будет досматривать обрюзгший, невыспавшийся таможенник, перевернув немногочисленные вещи в багажнике. Что-то знакомое покажется в его голосе, но он не придаст этому значения. По окончанию досмотра, таможенник спросит, не смогу ли подвезти его в Санкт Петербург. В дороге, когда рассветет, Велев узнает в нем того самого, что так хотел ввести его в дрожь и досмотреть "с пристрастием". И он вспомнит, но извинения не попросит, лишь скажет в оправдание: — Всякое бывает. Люди знаете, какие? На вид вроде порядочный, а копнешь — у него столько спрятано, что миллионером можно стать. А у нас зарплата мизер, вот и крутишься. Одни понимают, а другие — нет.

— А какие больше встречаются, те, что понимают, или нет? — спросил Велев.

— Теперь все понятливые, и вы такой же, — неожиданно ответил он.

— Не понял.

— А что тут не понять? Подвозите же меня. У вас ведь три бутылки "Ванна Таллина", а это больше, чем положено.

До пункта назначения Велев его довез, хотя очень хотелось высадить. Но бутылки ему не дал. Обойдется.

ОДИССЕЯ ЛИНЕЙНОГО ПЛАВАНИЯ

Нет, что ни говорите, кроме моряков и рыбаков, совсем мало людей, которые знают, что такое вернуться домой. Чувство, которое испытываешь при том, описать невозможно, а когда это случается после непредвиденных задержек, сдают нервы и слова застревают в горле. Такое состояние быстро проходит и его сменяет блаженство, которое длится, пока его не сменит обычная жизнь, суетливая и для тебя не всегда понятная. И тогда вновь тянет туда, где, как кажется, намного интересней и главное свободней, потому что все ты решаешь сам, хотя на самом деле это и не так.

Я прибыл в Таллин весной, когда город и люди оживают вместе с природой под влиянием весеннего солнца, зеленеют многочисленные парки, появляются первые цветы. Сбрасывают с себя зимнюю одежду женщины, которые для моряков при встрече с берегом всегда красивы, а весной и летом становятся прекрасными. Это относится и к женам, поскольку моряки считают, и заслуженно, что их жены самые красивые. Мысль о том, что придется все равно уходить в море, возвращается только тогда, когда раздается звонок из отдела кадров или радиограмма с судна.

В этот раз отпуск немного затянулся, и когда мне позвонили в дверь, я увидел перед собой двух приятных молодых людей особой выправки. Несмотря на их цивильные костюмы, понял, что предстоит серьезный разговор. К счастью, ошибся, на ул. Пагари меня принимали офицеры КГБ новой волны, образованные, с хорошими манерами и высшим образованием, которые смотрели на мое вынужденное пребывание за рубежом без подозрений. Судя по документам на столе, начальник отдела знал обо мне все и не собирался скрывать этого: прямо перед ним лежали те две газеты "Посев", где красовались мои фото и были напечатаны мои "интервью". Поинтересовавшись настроением, здоровьем, в том числе и родных, он сразу приступил к делу.

— Вам, разумеется, знакомы эти газеты? Из текста понятно, что вы говорили несколько иное. Нас интересуют два момента. Вот этот гражданин, — он показал крупное фото отца Андрея, — и еще мы поговорим немного об отношении со стороны консульского отдела. Мне скрывать было нечего. Офицер уточнил даты, в том числе, когда я звонил в консульство, и особо все, что касалось задержки с документами. В заключение он познакомил меня с новым нашим куратором, симпатичным, не намного старше меня офицером:

— Знакомьтесь, ваш тезка. Будет курировать ваше судно, кстати, когда собираетесь возвращаться на борт?

— Как направят, — ответил я.

— Понятно. Я думаю скоро, очень скоро. Вы становитесь на первую совместную советско-германскую линию Рига-Клайпеда-Гамбург-Бремен. Так что теперь мы с вами будем часто встречаться. Линия во всех отношениях не простая. Ваше пребывание в госпитале будем считать проверкой, которую вы как советский моряк успешно прошли.

— Ну как, парижанин, — встретила меня Дорофеева, — не страшно было одному среди французов? Лягушек-то попробовал?

— Пробовал