Это было только начало пятилетнего похода – Тимур так разогревался.

Пообщавшись с прибывшими «гаремными», как именовались его жены, Тимур отправил назад «высокую колыбель» Сарай Мульк Ханум и Туман-агу, а с собой в дорогу взял самых молодых – Чолпан-Мульк-агу, веселую степную наездницу и лучницу, его спутницу по героическому походу на Волгу, и совсем новых жен – Дур Султан-агу и Нигар-агу. Чолпан-Мульк, которая за полгода пути на север почувствовала себя едва ли не царицей мира, пришлось потесниться. Против воли, против сердца. Кто в гареме кого любит и кто кого ненавидит, это не касалось завоевателя и господина. Жены должны были появляться по первому его повелению, нежно и страстно ублажать и по щелчку пальца оставлять в покое, это все. Одним словом, знать свое место. Ну и рожать детей, конечно, как можно больше. Чолпан-Мульк поплакала первое время, даже побунтовала, но потом привыкла. Тысячелетняя патриархальная культура каменной плитой придавила веселую наездницу, как и других юных жен государя. Как тут не смириться?

Поход продолжался. Целью были Ирак и Фарс. На пути лежали Курдистан, Луристан, Хузистан. Каждую область Ирана постигла своя судьба, более или менее грозная, но все они так или иначе были взяты. Среди бунтарей Музаффаридов появился новый вождь – Шах Мансур, султан Шираза и Исфахана. Именно он решил поднять знамя борьбы против эмира Тимура, завоевательные аппетиты которого могли напугать любого. Шах Мансур, из арабо-персидской династии Музаффаридов, ослепил одного из своих родственников, претендующих на престол, и захватил власть в Ширазе. Он слышать ничего не хотел о том, чтобы поклониться азиатскому правителю Тимуру. Несмотря на то, что династия Музаффаридов внесла большую раздробленность в государственность Ирана, что многим было не по душе, стоит отдать им должное – они оказывали сопротивление «кровожадному Тимурленгу», не желая отдавать ему свои земли. Но Тимур, как лев, поймавший свою жертву, душил ее – захватывал одну крепость противника за другой, приближаясь к Ширазу. И всякий раз расспрашивал о своем враге: «Кто видел Шаха Мансура?»

Летописец красноречиво и льстиво давал ответ:

«Государю отвечали: “Он, взяв ноги в руки, каждый раз, как только услышит о Вас, бежит”. Да и как быть иначе? Разве может капля тягаться с морем за равенство и перепелка сражаться с кречетом?»

С такой издевкой отозвался летописец о персидском противнике государя. Но было ли так на самом деле?

Шел апрель 1393 года. Генеральное сражение неминуемо приближалось. Тимур взял для битвы обоих своих внуков – сыновей первенца Джахангира, покинувшего его в расцвете лет. Тимур не просто очень любил этих юношей – он души в них не чаял, видел в них потерянного сына; во все походы брал их с собой, препоручая им большие подразделения и опытных наставников. Так он давал им практику больших сражений, чтобы они учились у него великому искусству – побеждать. Сам Тимур взял центральный кул, внука – царевича Мухаммада Султана – поставил на левый фланг, другого внука, Пира Мухаммада – на правый. Младшего сына, царевича Шахруха, как цветисто сказал летописец, «подобно победе, оставил при себе». Были еще и большие вспомогательные отряды. Именно так и подошли чагатаи к предместьям Шираза. В местности Патила, в виду самого города, и произошла эта кровавая битва. Шах Мансур оказался вовсе не трусливым беглецом, скорее наоборот – большим смельчаком. И благородным самоубийцей. Когда два войска столкнулись, Шах Мансур разрезал со своим отрядом передовой кул Тимура, оказался у него в тылу, перебил многих захватчиков и даже оказался лицом к лицу со своим врагом. Они даже скрестили клинки, беку из ближнего круга Тимура – Адилу Афтабачи – пришлось прикрывать щитом голову своего повелителя в этой схватке. Давно ни один враг не оказывался так близко к Тимуру и не угрожал его жизни. Но перевес сил оказался на стороне чагатаев. Недаром Тимур поставил рядом с собой семнадцатилетнего принца Шахруха! Его отряд вовремя ударил по персам, оттеснил их, сам царевич Шахрух схватился с Шахом Мансуром, оказавшимся совсем не «перепелкой» и «каплей», а тоже отважным львом, защищающим свое логово. Но в этой схватке он был много раз ранен – и мечами, и чагатайскими стрелами, потом сбит с коня и затоптан. Принц Шахрух спрыгнул с коня первым, схватил умирающего Шаха Мансура за волосы и отсек мечом ему голову, потом бросил ее в мешок и поспешил к отцу.

Очень скоро он спешился перед Тимуром и, взяв окровавленный мешок за дно, вытряхнул на песок и камни срезанную голову врага.

– Еще одна гордая голова, – сидя на коне, глядя на подарок, молвил Тимур. – Гордая, но бестолковая голова. – Он был и сам забрызган кровью, как в молодые времена, и кровью врагов, и своих нукеров, защищавших его. – А без плеч уже и не гордая, – неожиданно добавил он. – Еще одна тыква. И чего же ты добился, Шах Мансур? Сколько должно быть еще отрубленных голов? Ваших глупых тыкв? Но «гордым индюком» Тимур не осмелился назвать Шаха Мансура – это был истинный витязь!

Возбужденный своим подвигом, Шахрух с удовольствием смотрел и на отца, и на доставленный трофей. И улыбался шутливому тону государя. Но Тимур сказал еще не все! Он медлил.

– Надо с ними кончать, – наконец вымолвил победитель.

– С кем, отец?

– С ними, – кивнул Тимур на голову. – С Музаффаридами. Я им доверил власть, но они презрели мое доверие и стали грызть друг друга. Они не понимают и никогда не поймут, что султан на земле может быть только один. Шах Мансур – лучший тому пример. А он был неглуп. И отважен, – признался Тимур. – Убедить их нельзя. – Он отрицательно покачал головой. – Никак нельзя.

После этой битвы сторонники Шаха Мансура, потерявшие сильного вождя, разбежались кто куда. А Шираз был в очередной раз ограблен. Но без резни. Тимур питал слабость к этой «персидской жемчужине» – одному из самых прекрасных городов на свете, вскормившему и архитекторов, и торговцев, и поэтов. Негоже было разрушать такой город, к тому же далеко не все жители Шираза отдавали предпочтение Музаффаридам, многие были на стороне их вечных противников – Джалаиридов, другой династии, рвавшейся в Иране к власти.

После битвы Тимур послал царевича Мухаммада Султана в Исфахан, чтобы он собрал там налог пощады. Жители Исфахана уже поплатились башнями из семидесяти тысяч голов – хватит с них, решил Тимур. Пусть просто заплатят. Снимут последнее, но живыми останутся.

Музаффариды, рассевшиеся по городам и крепостям южного Ирана, печенками поняли, что надо сдаваться и вновь присягать Тимурленгу, страшному