Коул растерянно посмотрел на квадратную упаковку, потом вытер губы запястьем и развернул подарок.

Внутри была среднего размера коробочка с инструментами. Профессиональными. Я удивился. Где только он накопил на это столько денег? Впрочем, футляр был маленький как раз по причине стоимости. Были бы деньги, Дрю подарил бы ему куда больше, чем это.

Но опустошённые глаза Коула едва заметно, однако же снова заблестели. Он посмотрел на моего брата и пробормотал:

– Спасибо.

С этими словами он обнял коробочку, уткнувшись в неё щекой, и задремал.

А потом мы снова начали болтать, пить и смеяться.

Август зашёл, как и обещал. Олеан и Коул попробовали то, что он предложил – курили эту дрянь через бутылку. Мне всё ещё был не очень понятен смысл всего этого, но какая разница, их дело.

Дрю, однако же, так не считал и потом очень долго объяснял Августу, что это его погубит. Парень-вампир смотрел на брата довольно долго, потом опустил голову и мрачно ответил:

– Было бы неплохо.

Тогда Дрю от него отстал.

Но всё равно предупредил:

– Даже для бессмертных последствия этой гадости слишком жестоки. Ты будешь страдать, если увлечёшься подобным, и в отличие от простых людей… даже умереть не сможешь.

Он выкинул бутылку, которая осталась после их делишек, в мусорку и подарил Августу подвеску в виде анха. Я понятия не имею, откуда она у него взялась.

Позже я спросил у Эндрю, и он ответил, что его сила способна не только ненадолго изменять восприятие реальности иллюзией, но и воплощать эту иллюзию в жизнь. К примеру, имея кулон, изменить его форму. Это довольно трудно сделать, и у него получилось так всего пару раз с небольшими предметами, но это реально.

Август был очень удивлён и долго пытался отказаться от подарка, а потом убежал из комнаты, пробормотав что-то вроде благодарности.

Уже позже к нам приходили и другие. Смутные воспоминания.

Всё плывёт перед глазами. Так весело. Правда, унитаз тоже встречается иногда. Тошнотворный запах. И снова алкоголь. Аарон бьёт Олеана по лицу… За что? Почему? А я догадывался. Я-то догадывался.

Песни. Рождественские. Да и новогодние. Я играю на гитаре. Сбиваюсь. Я так пьян.

Живём. Вот мы, живём. Живые. Бессмертники. На самом деле тяжело сравнивать нас с цветами.

Я лежу на полу. В коридоре. Что я делаю в коридоре?

Не знаю.

Но я вспомню утром.

Я всё вспомню.

И всё начнётся сначала.

Так не хочется просыпаться. Так плохо. И так хорошо. Ничего не понимать.

Вот оно, почему многим так нравится алкоголь.

Забываешь…

Белый (?) Ворон

Коул выглядел потерянным. Он стоял передо мной, уставившись в пол остекленевшими глазами. Его руки слегка подрагивали, но он не прятал их в карманы. Потому что ему было всё равно.

Я слушал соседа, убрав книгу в сторону. Хэллебор был в полном отчаянии, но сдерживался. Он не плакал, не злился ни на кого, не спрашивал, почему жизнь так жестока, или что-то в этом роде. Просто молчал. До сего момента. Это, в общем-то, распространённая реакция на смерть близкого человека. Тем более мамы.

Я особо не знал, какие у них были отношения. И не мог полностью их понимать. У меня же самого матери не было. По крайней мере, я не считал ту женщину своей матерью.

Главное не звание родного человека, а что он для тебя сделал. Как растил. Сколько времени уделял тебе. Выслушивал ли. И тому подобное.

Коул же не был похож на того, кто рос в вечной заботе. Да, скорее всего, его любили, но не настолько сильно, чтобы он теперь рыдал от потерянности.

На самом деле, кажется, я во второй или третий раз видел человека, который потерял именно свою мать, и почти все они вели себя так.

Слёзы были где-то далеко. Внутри. Снаружи была пустота.

И он наблюдал за пустотой. Погружённый в свои мысли, ему было чрезвычайно тяжело вылезти из них, из своего затерянного мира, в нашу реальность. И я понимал его – это действительно невыносимо.

Терять близких.

Даже тех, кого не особо понимал, не любил всей душой.

Хотя кто знает. Коул был тем человеком, который старался любить. Даже если не любил на самом деле.

Он мог любить свою мать, а мог и не любить.

Но он скорбел. Скорбел так, как скорбят лишь по тем, без кого не смогли бы выжить, без кого не смогли бы просто быть на этом свете.

Должно быть, все матери этого заслуживают.

Только не моя.

Но сейчас не о ней.

Фингал под глазом болел после рождественской вечеринки. Аарон попал прямо в тот глаз, откуда я недавно достал… эту дрянь.

Утром на завтраке нам не делали выговоров, потому что это было подарком лицея – да и учителя наверняка сами хорошо проводили время. Коул напился так, что периодически отрубался и снова оживал, слегка протрезвев, и просил налить ещё. Было странно видеть человека, который ненавидит алкоголь, пьющим.

Да ещё и Мейерхольд завалился прямо посреди веселья и снова приставал ко мне со своими кулаками. Кажется, я даже плюнул ему в лицо – слишком уж был пьяным для адекватной драки. Вскоре Дэмиан оттащил его и выгнал за дверь, чуть ли не ударив в спешке парня гитарой по голове. Хорошо, что он догадался этого не делать – попало бы и по мне.

Да уж, Рождество и вправду выдалось весьма диким.

В моей голове сохранились детали почти всего произошедшего, так уж выходило, но лучше всех праздник помнил Эндрю, который сделал всего пару глотков. Совершенно не понятно, как можно находиться в пьяной компании трезвым. Самоубийство какое-то.

Чёрт, но сейчас снова не о том.

Хэллебор стоял передо мной. Кажется, он упал бы на колени, но не умоляя меня, а просто устав стоять, устав прилагать усилия к тому, чтобы двигаться и держаться. Наконец сосед произнёс свою просьбу. Произнес её так, будто это было первое и последнее, о чём он меня попросит.

Первое и последнее.

– Прошу, отведи меня на её могилу.

Губы дрожали, как и руки, как и колени.

Он собрался. Дрожь немного унялась.

Но повторять он не стал. Открыл рот для пояснений, но тут же понял, что они не нужны.

Я отвёл взгляд. Кивнул.

– Коул. Я ещё никогда не переносил своей аномальной посторонних людей, так что не обещаю благополучный исход, но… Могу попытаться сделать всё, что будет в моих силах.

Он снова кивнул. Закрыл глаза, потёр веки пальцами. Устало. Измученно.