Как узнать, выбрала ли она верный путь? Время от времени до нее доносился стук открывшегося окошка, извещая, что она по-прежнему под неусыпным наблюдением, но с ней никогда не заговаривали. Ни указаний, ни поощрений, ничего.

Однако Офелия заметила перемены. И они были неприятными.

Так, она ощутила, что плиты необъяснимым образом разрыхлялись под ее телом там, где она обычно ложилась. Потом миски стали распадаться через несколько мгновений в ее руках, вынуждая торопливо заглатывать отвар, пока он не исчез. Ее анимизм не только разладился – он стал разрушительным. Использование ночного горшка превратилось в настоящий кошмар.

Нетерпение Офелии достигло предела, когда против нее обратилось и ее свойство Дракона. Руки и икры мало-помалу покрывались царапинами, словно она шла через невидимые колючки.

Очищение.

Сама мысль вызывала в ней взрыв протеста. За что ее наказывали? Ведь это по вине Евлалии и Другого всё пошло хуже некуда. Амбициозное человеческое существо и ненасытный отголосок. Они пожертвовали частью мира, якобы чтобы спасти другую его часть, устроили тайком от всех междусобойчик, заключив какой-то договор, а теперь еще и меняли его условия.

Нет, не вина Офелии, что Другой воспользовался ею, что она похожа на Евлалию, что ковчеги рушатся и что Октавио лишился жизни. Не ее вина, что ей пришлось покинуть свой дом и родных. Не ее вина, что она не может создать собственную семью.

Это не моя вина.

Офелия раскрылась вся целиком. Что это сейчас было? Она почувствовала себя словно отделенной от собственной мысли. Каждую секунду новые фракталы[65] возникали под куполом часовни. Каждое сочетание вызывало у нее всплеск страдания, но она не могла ни моргнуть, ни отвернуться.

– КТО ТЫ? КТО ТЫ? КТО ТЫ?

Я не они, и они не я.

Свет, краски и формы исполняли сложный танец. Они уже были не только в вышине. Они сливались и распадались в каждой молекуле тела Офелии.

– КТО ТЫ?

Я больше не анимистка.

– КТО ТЫ?

Я не та дочь, которую желала мама.

– КТО ТЫ?

Я никогда сама не стану матерью.

– КТО ТЫ?

С Торном я была «мы». Без него я осталась лишь «я».

– КТО ТЫ?

Кто я?

Унесенная вихрем калейдоскопа, Офелия превратилась в созерцательницу мыслей. Она остро осознавала рыхлость плиты под своей спиной, пространство вокруг и внутри себя. Чем более опустошенной она себя ощущала, тем пронзительней менялось само ее существование.

«Они говорят, что вы почти готовы».

Пробивалось начало понимания. Всё, через что Центр заставлял инверсов пройти в альтернативной программе, не имело целью ни повредить их семейное свойство, ни разорвать их связь с тенью. Это были всего лишь побочные эффекты куда более глубокого раскола. Самоотречение Медианы. Раздвоение Евлалии.

КРИСТАЛЛИЗАЦИЯ.

Нет, по своей сути Офелия не была в действительности ни маленькой Артемидой, ни мадам Торн, ни Евлалией, ни Другим, ни даже Офелией. Потому что она была всем этим одновременно, но и чем-то намного большим.

«В каждом из нас существует некий барьер, – предупредил ее Блэз. – А они попытаются заставить вас преодолеть этот барьер. Но что бы они вам ни говорили, решение остается за вами».

Мое решение.

Наше решение.

Краски исчезли.

Они все слились в белизну, в белизну бумаги, в страницу книги, где Офелии отводится лишь шесть букв.

Только имя, и оно стирается.

Простая роль.

И страница разрывается.

ИСКУПЛЕНИЕ.

– КТО Я? КТО Я? КТО Я?

Офелия чуть пошевелила пальцами ноги. Она чувствовала себя такой оцепенелой, словно вросла в пол. Была ли она без сознания? Она разлепила веки. Наверху механические отражатели калейдоскопа застыли неподвижно. Она повела глазами в сторону изваяния-транзи, лежащего справа. Череп, вместо того чтобы смотреть в купол, уставился пустыми глазницами на Офелию.

Скульптура сменила позу. Ладно.

– КТО Я? КТО Я? КТО Я?

Офелия приподнялась на локтях. Вокруг нее вся часовня преобразилась. Из плит выросли огромные минеральные лепестки; они наслаивались друг на друга в невероятно сложном чешуйчатом цветении, будто воспроизводя внизу калейдоскопические отражения купола.

Офелии потребовалось время, чтобы осознать, что именно она, и только она, была тому причиной. Ее анимизм, который едва был способен качнуть вазу, на расстоянии остановил механизм, изменил античное изваяние и перемесил многие кубические метры мрамора, как пластилин.

Взгляд Офелии скользнул вдоль лишенных плоти ребер транзи, пока не остановился на неожиданно распахнувшихся ладонях, где лежал металлический попугай.

– КТО Я? КТО Я? КТО Я?

А вот новый отголосок, в отличие от всего остального, не имел отношения к ее анимизму.

Только теперь она заметила посреди расцветших плит тень. Незнакомец из тумана, чужак из колумбария, он стоял перед ней. Офелию пробрала дрожь. Напрасно она старалась различить его лицо – оно было по-прежнему невидимо. Он весь состоял из черной материи, словно естественный свет из овального окна был над ним не властен.

Тень была тем, чем всегда и казалась: тенью.

Офелия попыталась встать, но у нее ничего не получилось.

– Ты Другой?

Тень покачала головой – или тем, что этой головой служило. Нет, молча ответила она, я не Другой. Прикованная к полу, Офелия долго не отрывала от пришельца сурового взгляда. Ей не хотелось верить Тени, и не только потому, что она встречала ее на своем пути при каждом обрушении, но и потому, что Тень казалась очевидным их виновником. Ненавидеть кого-то, с кем ни разу не столкнулся лицом к лицу, – это выматывает. Нет, у Офелии не было ни малейшего желания верить Тени. И однако она ей поверила. Ощущение кого-то знакомого, которое та ей внушала, не имело ничего общего с давним воспоминанием детства, с тем присутствием за зеркалом в ее спальне, со словами «Освободи меня».

– Ты отголосок кого-то, кого я знаю?

Тень замялась, потом пожала плечами, что не было ни решительным «да», ни окончательным «нет».

– Но ты-то знаешь Другого?

Тень не без лукавства наставила на Офелию сотканный из мрака палец.

– Это я знаю Другого?

Тень кивнула.

– Я встречала его?