– Я вижу яйцо, – упрямо сказал Овечкин. – Предмет для изготовления яичницы!

И тут он сам все сообразил. Дело было в его собственном воображении, услужливо подсказавшем сказочный, хорошо знакомый с детства образ для предмета, который он не мог увидеть в его истинном обличье. Предмет, несущий смерть Кощею Бессмертному, – яйцо… а в яйце – игла.

Михаил Анатольевич покачал головой, осторожно сомкнул пальцы вокруг холодной на ощупь скорлупы и поднялся на ноги.

– Оно ведь не разобьется? – спросил он на всякий случай.

– Нет, конечно.

– И что я должен с ним делать?

– Отдать Хорасу. Он поймет. И если от тебя потребуются еще какие-то действия, он скажет. Счастливого тебе пути, человек.

– Счастливо и вам оставаться, – с горькой иронией сказал Овечкин и вышел из комнаты.

Он отправился в обратный путь, не думая ни о чем и испытывая странную уверенность, что придет, куда надо. Так и получилось. Пройдя по лесу всего несколько метров в выбранном наугад направлении, он вновь на какое-то время исчез, растворился в небытии. Ипоявился уже у ворот, где его ждали стражники со старичком-архивариусом, Ловчий с Пэком и Фируза.

Призрачный охотник отложил весло, поднес обе руки ко рту, и, как это уже было однажды, своды и скалы подземного мира огласились звуками охотничьего рога и бесконечными перекатами мощного эха. Через несколько мгновений ему ответил тоскливый вой, и Фируза снова, не выдержав, прикрыла уши руками и сжалась в комочек, пригибая голову к коленям. Сгустилась тьма…

Овечкин терпеливо пережидал время таинственных переговоров Ловчего, почти не слыша всего этого ужасающего шума. С того момента, как он понял, что отправится-таки в Данелойн и увидит принцессу Май, всем его существом непрерывно владело спокойное, уверенное возбуждение, и все, что ему приходилось делать, он делал почти автоматически. Нужно было прожить отрезок жизни, отделявший его от встречи с принцессой, и Михаил Анатольевич покорно проживал его, не задумываясь более ни над чем. Он был готов ко всему. Как он прежде фаталистически ожидал смерти от руки Хораса, так же он теперь фаталистически относился к тому, что ему еще предстояло здесь совершить. Слава Богу, времени по его подсчетам это должно было занять не много.

Переговоры закончились, и вновь стало тихо.

– Подождем здесь? – спросил Ловчий, присаживаясь на корму. – Думаю, на этот раз он явится быстро.

Пэк сидел на задних лапках у самого борта и, понуря голову, бездумно смотрел в черную воду.

– Может, и так, – пробормотал он себе под нос. – Только сдается мне, без приключений на этот раз не обойдется. Так легко нам отсюда не выбраться. Пока Хорас жив, он нас худо-бедно прикрывает, а без него…

Он повернул голову.

– Не лучше ли нам, охотник, заранее подобраться поближе к выходу? Что-то мне неохота опять отбиваться от всяких тварей ползучих!

– Ты прав, – согласился Ловчий. – Поплыли. В любом случае время сэкономим.

Он снова поднялся на ноги и взялся за весло. Но не успел сделать и нескольких гребков, как Овечкин вскинул голову и устремил на скалы пристальный взгляд. Знакомое уже жжение в затылке предупредило его, и Михаил Анатольевич сразу разглядел среди скальных нагромождений того, кого ожидал увидеть. Он поспешно поднялся навстречу Хорасу.

Никто из его спутников не успел и слова сказать – все произошло, как в прошлый раз. Невидимая рука выхватила его из лодки, и они вновь оказались с Хорасом один на один в обжигающе холодном черном пространстве, где ветер свистел в ушах. И дух, как и тогда, стоял, скрестив на груди руки и уставясь на него немигающим взором. Только Овечкин чувствовал себя теперь совершенно иначе.

Сострадание, которое вызывал у него Хорас, приобрело какой-то иной смысл. И почтительного трепета он уже больше не испытывал. Странным образом Михаил Анатольевич чувствовал себя чуть ли не на равных с бессмертным могучим духом, а вернее сказать, его попросту не беспокоило, кто из них дух, а кто – слабое и хрупкое смертное существо. Он думал только о том, что ждет его в Данелойне. От Хораса зависело, как скоро он сможет попасть туда. И, подчинившись раз и навсегда ведущей его непонятной, но могущественной силе, Овечкин понимал теперь со всей отчетливостью, как ничтожны были до сих пор его сомнения и страхи и как глупы и неуместны жалость и желание сохранить жизнь Хорасу. Стоявшее перед ним существо жаждало не смерти, но освобождения, и жаждало его с не меньшим нетерпением, чем сам Михаил Анатольевич жаждал оказаться в Данелойне и сделать то, что от него требуется, повинуясь все той же неведомой воле. Так было надо. Внешний призыв слился с внутренним устремлением, и это оказалось сильнее всего, что он раньше называл своими желаниями.

Он улыбнулся Хорасу. И достал из кармана «яйцо». И был вознагражден за свое понимание внезапно расцветшей на лице демона улыбкой – не улыбкой даже, а сиянием радости, пробившимся сквозь маску страдания, как солнечный свет – сквозь тучи.

– Ты принес его, – сказал Хорас благоговейным шепотом, но не сделал ни шага, ни движения навстречу.

– Да, – бестрепетно ответил Овечкин. – Возьми.

Он протянул «яйцо» демону, но тот покачал головой и отступил на шаг.

– Только ты, – сказал Хорас. – Доведи дело до конца.

Михаил Анатольевич помедлил, соображая. Потом вздохнул и легко раздавил в руке скорлупу, бывшую до этого твердой и прочной, как камень. Она рассыпалась в пыль, пыль мгновенно унес ветер, и на ладони осталась лежать игла. Он поднял ее двумя пальцами другой руки.

Хорас, не отрываясь, следил за его действиями, и стройную высокую фигуру демона начала сотрясать дрожь. Михаил Анатольевич поднял голову, и они встретились глазами. Демон чуть заметно кивнул. Овечкин вздохнул еще раз и, продолжая смотреть в глаза Хорасу, одним резким движением переломил иглу.

…И ничего не произошло. Он увидел только выражение безмерного облегчения на лице Хораса, машинально бросил обломки на землю и тоже отступил на шаг.

– Благодарю тебя, – улыбаясь, сказал Хорас. – Ты все-таки сделал это!

Овечкин непонимающе сдвинул брови.

– Что я сделал? Ведь ты жив?..

– Ну да! – весело отозвался демон. – Пока.

И, видя, что Овечкин по-прежнему не понимает, пояснил:

– Ты сделал меня уязвимым. Таким же смертным, как ты!

Он шагнул к Михаилу Анатольевичу и взял его за руку.

– Потрогай… ощути – это больше не бесплотная энергия! Это материя, которую можно разрушить, можно уничтожить!

Овечкин и впрямь ощутил вполне материальное пожатие крепкой теплой руки. Это, впрочем, ничего для него не прояснило, но Хорас тут же добавил:

– Теперь смерть для меня – это вопрос, возможно, нескольких часов. В нашем-то мире!