Цветаева была в ужасе. Боялась, что Мур заболеет туберкулезом, подозревала у него малокровие и заставляла сына пить экстракт “печеночной крови”.677 Видимо, так они с Муром называли гематоген, который продавался в аптеках в виде сладкой и липкой микстуры. Цветаева не понимала: зачем терять время и силы ради каких-то оценок и социалистических обязательств? Она сама учила только то, что хотела, что было ей интересно. Можно ли “наслаждаться” учебой даже в университете, “когда есть Италия, Испания, море, весна, золотые поля… Мир очень велик, жизнь безумно коротка…”678 – писала она Максимилиану Волошину в январе 1912-го, накануне своего свадебного путешествия по Европе.

Сейчас она с грустью смотрела, как Мур тратит лучшие годы жизни, пытаясь выучить совершенно непонятные для него алгебру, геометрию, химию, физику. Сидит за их единственным столом не разгибая спины: “…всё утро – учится. Выглядит – плохо и очень нервен. Мне его бесконечно жаль”.679

На самом деле Мур был таким старательным и усердным не из тщеславного желания стать отличником, тем более не из-за соцобязательства. Мур – настоящий француз, а значит, прагматик. Его цель – стать советским человеком, интегрироваться в советское общество и преуспеть в нем. А для этого необходимо окончить школу. Всё лето он думает, как и когда сдавать экзамен по французскому, хотя как раз на сей счет мог быть спокоен: редкий школьный учитель в Москве знал язык лучше. К тому времени учебники и тетради уже не выдавали в школах, как в начале тридцатых.680 Советским семьям приходилось тратить деньги на подготовку детей к школе, и Мур сам покупал учебники и тетради. Как раз с осени 1940-го ввели платное обучение в старших классах школы – с восьмого по десятый, и Цветаевой придется потратить еще 200 рублей за восьмой класс Мура. В ноябре она внесет 100 рублей, в феврале 1941-го – еще сотню.

Но образование того стоит. Георгий всегда смотрел на школу как на ступень в его будущей карьере: “…взбираться по общественной лестнице легче при десятилетке”.681

Мур рад, что учится в престижной школе: выше шанс добиться успеха в жизни. Но школьная рутина, уроки, домашние задания, контрольные – всё это навалились сразу же, с первых недель и даже дней нового учебного года. Мур не привык к такой жизни: “Какая сумма энергии затрачивается в школе! Боишься, что спросят, повторяешь, слушаешь, пишешь… Круговорот уроков, отметок, учителей, тетрадей… Всё в конце дня смешивается в кашу”.682

При этом Мур не был отличником-вундеркиндом. Как бы он ни старался, но даже по гуманитарным предметам в новой школе у него появлялись отметки “посредственно”, то есть тройки. Очевидно, просто не хватало времени и сил после неподъемных точных наук. Были и оценки “хорошо”, и “отлично”, но всё это давалось с трудом. В общем его хвалили, но по алгебре и геометрии дела шли всё хуже и хуже. Мур очень боялся, что в школу вызовут Цветаеву. И этот день настал. Марине Ивановне позвонил учитель математики.

Цветаева назвала это “длительной насильственной беседой относительно математики – наследственности – и материнского долга”.683 По словам Цветаевой, учитель заявил: “Тот, кто не понимает математики в размере 10-тигодичного курса – идиот (курсив Цветаевой. – С.Б.)”. “Спасибо”, – ответила Марина Ивановна, не знавшая ни алгебры, ни геометрии.

Учитель требовал, чтобы Цветаева больше времени уделяла учебе сына, “настаивал на необходимости материнского контроля”. Она отвечала, что сыну, очевидно, передалась по наследству ее неспособность к математике. На это учитель ответил, будто “наследственности нет”.684 Идея Шукст слышала фрагмент этого разговора. По ее словам, учитель разговаривал с Цветаевой очень почтительно, но она в конце концов резко прервала его, “с вызовом” сказав: “Ну что ж, ему математика совсем и не нужна! Я вообще никогда в ней ничего не понимала и не понимаю, однако мои друзья вовсе не считают меня из-за этого дурой”.685

Этот разговор стал последней каплей. И хотя Мур не хотел уходить из престижной школы, решение принимала Марина Ивановна. Уже на следующий день Мур пошел в РОНО686 и получил направление в 326-ю школу, ближайшую к их дому на Покровском бульваре, а 1 октября он с этим направлением, свидетельством об окончании семи классов и справкой из домкома был уже в новой школе.

Адрес 326-й школы – Покровский бульвар, дом 8/1А. До революции там находилась женская гимназия Ольги Виноградской, очень известная. В 1940-м это обычная московская школа. Учиться там было легче, и Мур первое время даже по алгебре получал хорошие отметки (видимо, помог опыт 167-й школы, где математика была сложнее). Но математика так и осталась для него истинным мучением.

“Математика казалась нам бескрайним и бездонным морем, в которое нас бросили, чтобы мы утонули или, приложив нечеловеческие усилия, спаслись. Она напоминала нам запутанный лабиринт, в который нас втолкнули, чтобы мы бесцельно бродили по нему, натыкаясь то на одну, то на другую стену”.687 Если бы Мур читал “Автобиографию” сербского писателя Бранислава Нушича, то наверняка оценил бы эти слова. Для неспособного к математике гуманитария такое учение превращается в жестокую и бессмысленную каторгу, где несчастного школьника заставляют ломать голову над совершенно ненужным, неинтересным и бесполезным для него предметом.

Долгое, бессмысленное и беспощадное противостояние с точными науками будет продолжаться из месяца в месяц. Хорошо, что Мур, наученный горьким опытом, больше не давал необдуманных социалистических обязательств. Но и без этих обязательств ему приходилось несладко. Алгебра и геометрия для Мура – два старых врага, от которых он не в силах спастись. Причем с каждой неделей становится ясно, что самый опасный враг – геометрия.

Схватка окончилась не так плохо – Мур получил “посредственно”. В этот же день повезло и на физике. К доске вызвали четырех или пятерых (Мур точно не помнил) одноклассников, никто не сумел решить задачу, и все получили по двойке. Последним вызвали Мура. Он “начал лепетать неопределенное”, но тут прозвенел звонок. Как спасительный петушиный крик дважды выручал Хому Брута и один раз – финдиректора Римского, так звонок спас от расправы несчастного Мура. Но везение – редкость. Обычно Мура выручали его усидчивость и упорство.