Книга, представляемая ныне русскому читателю, подводит итоги в исследовании ирредентной проблематики первой четверти XX в., в особенности военного периода: Андреа Ди Микели, проработав всю вышедшую к настоящему моменту историографию, привлек документы из итальянских и австрийских архивов, включив при этом, казалось бы, частную проблему национальных меньшинств в глобальную европейскую историю той эпохи. Наиболее драматичный (и интересный для историков) сюжет, подробно рассмотренный Ди Микели, — формирование из среды пленных италоязычных австрийских солдат тех, кто готов был сменить мундир и воевать на стороне Италии. Ирредентные солдаты (не все) становились ирредентистами… Процесс смены мундира стал и титулом монографии. Идею «смены», выдвинутую российским правительством, реализовать было трудно по разным причинам, о чем также подробно рассказано: лишь небольшой части пленных удалось в итоге одеть итальянскую военную униформу.

Вне сомнения, и российские архивы богаты документами о военнопленных Первой мировой войны, и отечественные исследователи ими уже занимались, но — выборочно. По понятным причинам, их интересовали те контингенты, которые сыграли определенную роль в революции и в Гражданской войне — в первую очередь, чехи и словаки (в меньшей степени, венгры). Такие «тонкие» сюжеты, как национальные меньшинства в составе пленников (а это не только итальянцы из австро-венгерской армии, но и эльзасцы, лотарингцы и датчане из армии немецкой), лишь недавно попали в поле зрения русских ученых[654].

Пленные попадали и на территории, которые теперь оказались за пределами России. Алма-атинские историки недавно рассказали о пленных на территории современного Казахстана, где те были заняты преимущественно устройством дорог — так, в Алма-Ате до сих пор сохранились участки выложенный ими «мощенки». Как пишут в заключении исследователи, «документы свидетельствуют о том, что условия жизни военнопленных были, безусловно, трудны , однако не очень отличались от условий жизни местного населения. Военнопленные в период работ были постоянно обеспечены горячим питанием. Медицинское обслуживание осуществлялось на элементарном уровне. Противоречивым было отношение местного населения к пленным и результатам их работы. Однако враждебного отношения, как правило, не наблюдалось»[655].

В целом, к итальянцам отношение в России было достаточно мягким (не без нюансов[656]), о чем рассказывает Ди Микели, разъясняя причины. Вместе с тем, «как и политика национальностей в более широкой перспективе, так и политика национальностей в пространстве плена была по существу бессистемной и неупорядоченной»[657].

Самые важные события в этом плане развернулись в городе Кирсанове, под Тамбовом, выбранным российскими властями местом сбора тех пленных, которые решили «сменить мундир», — с австрийского на итальянский. Кирсановскому лагерю посвящен большой фрагмент публикуемой книги.

Можно добавить, что в Кирсанове нашлись русские люди, которые особенно близко приняли к сердцу трудное положение ирредентных итальянцев, в первую очередь, это была опекавшая их местная дворянка Александра Николаевна Нарышкина. Ее земляк-конезаводчик Яков Иванович Бутович вспоминал об этом так: «Нарышкина о них заботилась, на что военные власти смотрели сквозь пальцы, во-первых, потому, что это делала Нарышкина,

во-вторых, уж очень приятны и милы были все эти итальянцы, на них смотрели почти как на союзников, ибо они в этой войне, естественно, не были на стороне своего исконного врага — Австрии»[658]. Сам мемуарист затем отправился сопровождать «кирсановцев» в Архангельск, откуда их затем транспортировали — через Англию и Францию — в Италию, как живой символ ирредентизма.

А. Н. Нарышкина среди итальянских военнопленных (во втором ряду третья слева).

Кирсанов, 1916 г. (Кирсановский краеведческий музей)

В Кирсанове сохранился и печальный символ всей этой русско-итальянской истории — крест-памятник над братской могилой пленных, не доживших до своего освобождения.

После той отправки в Италию через Архангельск, «в конце 1916 г., когда российское правительство, ссылаясь на дефицит рабочих рук, отказалось от ранее запланированной передачи „дружественных“ итальянцев, французов и датчан союзным войскам Антанты, им тут же была оказана весьма сомнительная милость, состоявшая в более широком отпуске военнопленных названных народностей, и в особенности специалистов, заводам и фабрикам, „изготовляющим предметы для нужд армии“. В результате многие датчане, итальянцы и французы, на общих основаниях с другими пленниками заготовляя дрова или добывая руду где-нибудь в далекой провинции, никаких преференций со стороны властей так и не дождались»[659].

Затем пришел 1917-й год и положение пленных радикально изменилось: их, как и всю Россию, закружил вихрь революции…

Крест на братской могиле италоязычных военнопленных в Кирсанове, работы скульптора Эрмете Бонапаче.

Фотография 1975 г. (Кирсановский краеведческий музей)

* * *

В заключительных фразах своей монографии Андреа Ди Микели пишет: «Через несколько лет новая война вновь приведет итальянцев в Россию…».

В самом деле, во время Великой Отечественной войны в советские лагеря вновь попадают итальянцы. Однако новая трагедия имела намного большие масштабы — речь шла уже не о 25 тысячах, а о 70 тысячах пленных, из которых лишь около 1О тысяч вернулось по окончании войны домой. Эту трагедию описала в своей фундаментальной работе Мария Тереза Джусти[660]. Напрасно родные ждали пропавших без вести… Их веру поддерживали истории прежней мировой войны, когда спустя годы солдаты все-таки возвращались в Италию, о чем рассказывается в последней главе книги Ди Микели.