Удивляешься, наверное?

Забыл уже о нас, да?

А мы помним тебя, красавчик. Каждая из нас помнит.

Пришло время встретиться!

Перед глазами забегали картинки, будто кто-то листал фотоальбом.

Сутулый с лопатой на заднем дворе дома бабы Рябы. Сутулый держит на весу что-то вроде мешка — низ оттянут под тяжестью, а ещё скопилось что-то тёмное, капает на землю. Сутулый с топором. Сутулый с обнажённым телом молодой девушки, перекинутым через плечо. Сутулый держит за шкирку чёрного беспородного пса. Сутулый лежит, скрючившись, на полу какого-то подвала: он обнажён, прислонён спиной к кирпичной стене, тело его испещрено шрамами; шрамы везде, наслаиваются один на другой, короткие, длинные, изогнутые, создающие невероятный рисунок на коже.

Картинки исчезли, и на Грибова накатило невероятное внутреннее облегчение. Его стошнило вязкой жидкостью прямо под ноги сутулому. Это вышла последняя ядовитая любовь.

В это же время он разжал пальцы, и сутулый отпрянул, упал на спину, заколотился в судорогах. Будто кто-то невидимый двигал им изнутри. Сначала с громким хрустом сломалась левая рука — выгнулась в локте вверх и тут же обмякла. Сутулый замычал, не в силах разлепить губы. Что-то чёрное, похожее на кляксу, размазалось по его лицу.

Потом сломалась правая рука — сначала каждый палец, потом локоть и плечо.

Вывернулись колени. Изогнулась спина — сутулый будто хотел сделать «мостик», но не знал, когда остановиться. Он выгибался, выгибался — Грибов поморщился, предугадывая, что произойдёт дальше — и выгнулся до такой степени, что вдоль спины прошёл отчётливый сухой треск. В этот же момент из сутулого словно вынули все мышцы. Он обмяк, безвольно раскидав руки-ноги, и больше не шевелился. Слышно было только его сиплое частое дыхание.

Грибов сидел без движения. Он всё ещё был не прочь сбежать через окно, прочь от этого кошмара, куда угодно, лишь бы из посёлка. Но в то же время Грибов понимал, что никуда не сбежит. Он теперь здесь связан с чем-то. Невидимыми нитями, протянувшимися из заснеженного леса; противоестественной любовью к Наде; чувством злости.

Добей его.

Мысль была чужая. Но она Грибову неожиданно понравилась.

Это прихвостень Крыгина. Они завезли тебя в лес. Заставили смотреть на убийство девушки. Поили чем-то. Привязали к шведской стенке голым. Разве этого недостаточно?

Более чем.

Грибов тяжело поднялся с колен, прихватив кухонный нож, что положила у его ног странная девушка, которая походила на галлюцинацию. Её не было в этой комнате, а нож, выходит, был.

Приблизился к лежащему сутулому человеку.

Под ним медленно растекалась кровь. Кровью же был пропитал свитер. Вместо глаз — чёрные пятнышки. Лоб, виски, щеки густо покрывали капли пота. Сутулый был ещё жив, он тяжело дышал и подрагивал, будто каждую секунду по телу пробегал заряд тока.

— Я убью тебя, — выдавил Грибов. Пересохшее горло с трудом отдавало слова. — Из жалости, понимаешь? Чтобы не мучился. Я тебя не знаю, не мне тебя судить. Но, кажется, тебя уже наказали. А я просто прекращу мучения, идёт?

Он взял нож обеими руками за рукоять, приставил острие к горлу, в ложбинку под дёргающимся кадыком, и навалился всем телом, позволяя лезвию погрузиться внутрь, разрывая мышцы и ломая хрящи.

Сутулый вздрогнул. Из глаз выпорхнула чернота, и взгляд прояснился, стал осознанным, удивлённым.

— Ах да, это ещё и за ту девушку, что убили в лесу, — добавил Грибов негромко. — И, наверное, за всё плохое, что ты сделал в жизни.

Он подумал про Надю и про то, что она сейчас одна в бабушкином доме. Её некому защитить, некому прийти на помощь, если что-то случиться. Вляпалась со своим ведьмовством. Ох, вляпалась.

Сутулый умер быстро. Грибов почувствовал, как напряглось, а затем резко обмякло тело.

Спасибо!

А теперь прислонись к его лбу и закрой глаза.

Нам надо тебе кое-что рассказать.

Вы все должны знать. Чтобы не осталось вопросов.

Голоса были далёкие и слабые. Но Грибов не сомневался, что слышит их на самом деле, а не только в собственном воображении. После случившегося в лесу он готовы был поверить во что угодно.

Грибов отпустил рукоять ножа (она всё ещё вздрагивала под напором идущей из горла крови) и опустился на колени перед мёртвым человеком. Прислонился лбом к его холодному и влажному лбу. Закрыл глаза. Позволил темноте вернуться обратно.

Коридор показался Грибову бесконечно долгим.

Он осторожно шёл по мягкому ворсистому ковру, держа в руках нож. Вглядывался в пятна света от открытых дверей впереди, старясь подметить, если вдруг мелькнет ненароком чья-нибудь тень.

С каждым шагом Грибов ощущал нарастающую дрожь. Рукоять ножа была влажная и липкая от крови, и хотелось умыть ладони, соскрести все эти ужасные вещи, которые творились вокруг. А еще больше хотелось удалить воспоминания, проснуться следующим утром и ничегошеньки не помнить. Жаль, что нельзя отформатировать мысли и избавиться от странных образов в голове, сбивчивого шёпота множества голосов, от теней, что забрались в его сознание.

Боялся ли он их? Определенно. Наверное, даже больше, чем Крыгина и мёртвого уже сутулого.

Колючий влажный свитер больно тёр израненную кожу, Грибов сто раз пожалел, что пришлось стаскивать одежду с мертвеца, но иного выхода не было — не ходить же по дому голым? От свитера едко воняло чужим потом. Брюки были широкие и длинные, пришлось затянуть потуже ремнём и подкатить низ, но они всё равно болтались на ногах.

Впереди было две двери — справа и слева — а в конце коридора виднелись двери в туалет и ванную. В тишине дома было слышно, как где-то тикают часы, да ветер тихонько скрипит половицами.

Грибов пока не понял, зачем он углубился в дом, а не выскочил из окна, как хотел изначально. Страх толкал его вперёд, не давал задуматься основательно. Наверное, нужно было закрыть гештальт. Так ведь это называют в психологии? Расквитаться с внутренними страхами.

Подойдя к ближайшей двери, Грибов различил то ли гостиную, то ли просто большую комнату. Вместо стены напротив — высокие окна, занавешенные темно-бордовыми махровыми шторами с золотистыми лентами-кисточками. Сквозь небольшую щель скользил яркий белый свет фонаря.

В центре комнаты стоял овальный стол из дерева, со всех сторон его обступили стулья — старомодные, кривоногие, с пухлыми изогнутыми спинками и высокими сиденьями. У правой стены — книжные полки до потолка. Левую стену занимал камин, ухмыляющийся полуовальной заслонкой. У камина в корзинке лежали дрова.

Вокруг камина на стене были развешены картины и фотографии: в рамках, черно-белые и цветные. Портреты. Высокомерные лица, вытянутые подбородки, острые скулы, тонкие носы. Множество неуловимо похожих лиц. Их всех объединял общий взгляд — взгляд людей, которым есть что сказать в этом мире.