— Да при чем тут утешать! — сказал он, хотя именно это и собирался делать. — О чем ты вообще говоришь — тебе тогда было девятнадцать лет... всего девятнадцать!

И внезапно он вспомнил, остро и отчетливо, их первую встречу. Хрупкую худенькую девушку с печальными глазами, упрямо стоящую на своем «Так надо...», бесконечно одинокую и упорно цепляющуюся за то немногое, что оставалось у нее в жизни: чувство долга и верность своему слову — несмотря ни на что, вопреки всему...

— И девятнадцать, и двадцать, и двадцать один — и я тогда могла еще все исправить, изменить! И не исправила... А потом он убил Снапика и Нелли. И можно повторять, хоть тысячу раз, что я не знала, не понимала, не могла, не умела — от этого они все равно не вернутся... а они мне доверяли... Я-то сама виновата, а они?!

— Ты не «сама виновата»! — вырвалось у него. — Ты ни в чем не виновата и не смей себя накручивать! Это все уже кончилось и постепенно забудется, как страшный сон. Не думай об этом больше... — Сам тут же понял, что совет едва ли выполнимый, тем более что завтра вся эта история появится в газетах.

Рене погладила его по плечу.

— Хорошо, что ты приехал, — голос ее оставался все таким же безрадостным. — Тебя все не было и не было, а я сидела, думала об этом... думала, а потом, когда лимузин в аварию попал, мне стало страшно. Ведь если и с тобой из-за меня что-нибудь случится — я даже знать не буду.

— Знаешь что — пойдем-ка спать! — сказал Тед, вставая и пытаясь потянуть ее за собой. — Завтра, на свежую голову, все в другом свете увидится...

Может быть, лучше получится утешить именно так? Обнять, прижать к себе, назвать всеми теми именами, которые он так часто придумывал и так редко говорил вслух. И сделать все, чтобы в ее глазах снова загорелись знакомые искорки, и заставить забыть то, что пора забыть — чтобы не мучилась несуществующей виной...

— Я останусь здесь, — эти слова вернули его на землю. — Мне лучше сейчас побыть одной.

Он не был уверен, что это действительно лучше, и хотел возразить, но осекся под взглядом виноватых каштановых глаз.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Утро, к сожалению, не заставило Рене увидеть все в другом свете.

В планы Теда входило разбудить ее пораньше и перетащить в свою постель, сонную и еще не успевшую очухаться.

Увы — гостиная встретила его растопыренной постелью без признаков живого объекта в ней. Живой объект обнаружился на кухне — в обществе кружки с какао и собачонки. Замкнутое печальное лицо, виноватые глаза, не оживившиеся даже при виде прикольных голубых трусов с розовыми поросятами...

— Привет! — Он решил вести себя так, будто ничего не произошло. — Ты чего так рано? — Подошел, притиснул к боку и поцеловал в пушистый затылок.

— Не знаю, — голос по-прежнему тусклый, — не спится чего-то. Хотела с собакой сходить, но боялась тебя разбудить, у меня вся одежда в спальне.

А почему никто не поинтересовался его мнением? Может, он и не возражал бы, чтобы его разбудила некая особь женского рода! Непонятно почему, вроде бы и некстати — но настроение у Теда было самое легкомысленное, если не сказать хуже.

— М-м? — как всегда, тихонько, на ухо... и волосы так вкусно пахнут...

Все его гордые планы были разрушены одной короткой фразой:

— Не надо, не сейчас... — еще и поморщилась, словно к ней на колени лезет пес с испачканными лапами.

А почему, собственно, не сейчас? На взгляд Теда, именно сейчас было самое время! Но сказать что-либо на эту тему он не успел.

— Ты не возражаешь, если я дам твой телефон Ренфро? — спросила Рене, вставая. — А то у него может возникнуть что-нибудь срочное.

Он вздохнул, кивнул — а что еще остается делать? — и отправился в ванну. Говорят, в подобной ситуации неплохо помогает холодный душ...

Вернувшись, Тед обнаружил, что Рене сидит рядом с телефоном, глядя перед собой. Лишь, когда он подошел сзади и положил ей руки на плечи, подняла на него глаза.

— Я должна сказать родственникам сама, не хочу, чтобы они узнали, — Рене сглотнула, — из газет.

Утренние газеты пестрели заголовками вроде «Неожиданная развязка дела о разводе».

Минимум информации, зато максимум домыслов — надо же чем-то подогреть интерес читателей! Суть сводилась к одному: Виктор Торрини подозревается в двоеженстве. А домыслы... Репортеры еще не пронюхали, кто именно настоящая жена Виктора, а потому выдвигали самые разные предположения, называли даже имена каких-то актрис и манекенщиц. То, что Мария — простая деревенская девушка, с грехом пополам окончившая шесть классов, никому и в голову не приходило.

Тед не собирался предоставлять им недостающие сведения, он хотел лишь одного — уберечь от их назойливого внимания Рене...

На первый взгляд, она выглядела вполне нормально: элегантная, деловитая, с отработанной светской полуулыбкой. Ответила на вопросы полицейского — весьма корректные и носившие скорее формальный характер; немного побеседовала с мэтром, выслушала сообщение о том, что признание ее брака недействительным не займет много времени, одобрила заявление для прессы и любезно распрощалась.

Пожалуй, никто, кроме Теда, и не заметил бы чуть сдвинутые брови, все тот же тусклый голос — и взгляд, сосредоточенный на чем-то, видимом только ей.

За то время, пока они были в конторе, кто-то, похоже, успел известить газетчиков, где именно находится вновь ставшая «объектом сенсации» мадемуазель Перро.

Свора репортеров, столпившихся у входа, заставила ее отшатнуться и беспомощно взглянуть на Теда. Но в следующую секунду она уже взяла себя в руки и, когда он шагнул вперед, расчищая дорогу, все с той же светской маской на лице невозмутимо прошествовала к машине, не отвечая на выкрикиваемые вопросы и вздрагивая от бьющих прямо в глаза вспышек. Встать у нее на пути никто не осмелился.

Дома она молча переоделась и легла на диван, уткнувшись лицом в обивку и подтянув колени к животу. На приглашение пообедать помотала головой.

— Спасибо, мне чего-то не хочется...

Побродив по квартире, Тед в конце концов обосновался на кухне и от нечего делать приготовил спагетти в соусе — запах такой, что и мертвого разбудит! Авось учует и придет... Но есть пришлось в одиночестве.

Весь день в доме царило скорбное молчание, прерываемое лишь хлюпаньем собачьего языка — после изрядной порции спагетти пес каждые полчаса бегал пить — и вздохами, доносившимися с дивана. К вечеру Тед не выдержал — присел на корточки, подсунул под Рене руку, обхватывая и притягивая к себе, и шепнул:

— Солнышко... ну хоть бы ты у меня поплакала, что ли! — лишь потом сообразив, что она лежит на правом боку и не слышит.

Повернувшись, она обняла его за шею и положила голову на плечо. Ноги быстро затекли от неудобной позы, но он сидел неподвижно, боясь сдвинуться с места и спугнуть ее.