– Кто там живет? – спросил орк, от волнения едва разлепляя губы.

– Мастеровой парень. Орк. Работает на кожевенном производстве. Жена трудится учетчиком там же. Трое ребятишек у них. Пушером в семье никто не увлекается. Сейчас хозяин дома разбирает забор, чтобы начать выкладывать пристрой. Хочет взять пару подсвинков на откорм. Говорит, к осени можно будет выгодно продать сало, а кожи в дело пойдут.

– Шакнар, да что с тобой такое? Вон, посерел весь! А, Шакнар? – Галвин обеспокоенно затормошил друга. – Проклятье! Дернул его нечистый этот пристрой мастерить! Хочешь, я сбегаю, договорюсь, чтобы дом оставили, как есть, если он тебе так дорог? Предложу парню кучу вешек…

– А я уж было поверил, – прошептал орк.

– Кожевенник жалуется, что сад большой, но запущенный, – продолжал свой обстоятельный рассказ сотрудник команды. – Вдова за ним совсем не следила…

– А? Какая вдова?! – вскинулся Шакнар.

– Та, которая недавно парню дом продала. У нее после смерти мужа совсем было руки опустились. Ну, как смерти – тело так и не нашли. У нее муж охотник был, пошел в горы белых кошек-альвисов промышлять, да так и не вернулся. Эти альвисы страсть, какие коварные. Нельзя на них в одиночку ходить, там не пойми, кто еще на кого охотиться начнет.

– Погоди ты про альвисов, ты про вдову расскажи, – потребовал Галвин, видя, что Шакнар стоит и не может вымолвить ни слова.

– Да я и сам толком не знаю про вдову, – развел руками работник. – Обыкновенная вдова. Две дочери. Она переехала в дом по этой же улице. Дом поменьше, за большим следить, наверное, тяжело. А может, воспоминания тягостные, – предположил под конец сотрудник.

Шакнар словно встряхнулся от полуобморочного состояния. Теперь взгляд его был ясен и решителен. Он положил свои сильные, тяжелые руки на плечи Громмарду и твердо сказал:

– Продавай пушку, Галвин, продавай быстрее. Я ухожу из большого спорта.

Поздно ночью в номере гнома все еще горел свет. Громмард переписывал пятую копию одного и того же письма. Механические планеры-почтальоны, что доставляли корреспонденцию через море Петронелл, долетали, в среднем, два из пяти. Поэтому и строчил бывший артиллерист одно послание за другим. Не хотел единократно вручать свою судьбу ненадежным крыльям почтовой службы. Он дописал последний лист, задумчиво подпер кулаком щеку и уставился в точку на противоположной стене.

– Значит, Тирсис оказался бездельником и пьяницей, – сказал он вслух, словно продолжая диалог, который уже некоторое время вел про себя с невидимым собеседником (или собеседницей). – Ну, а что ты хотела от знатного вельможи в отставке? Чем ему заняться, если он никакому ремеслу не обучен?

Гном медленно покивал головой, будто соглашался с доводами своего мысленного визави.

– Вот то, что ребенка не признал, это, конечно, он – подлец. Да мне этот тип и не нравился никогда. Так я тебе скажу.

Громмард поднялся на ноги, подошел к распахнутому окну и выглянул в прохладную ночь.

– Давит как-то. Может, гроза будет? Пойду, пройдусь перед сном, – решил он.

Гулко хлопнула входная дверь, по коридору простучали удаляющиеся шаги. В Армакод еще не дошли скалленские беспламенные новинки, поэтому номера освещались восковыми свечами. Та, что стояла на оловянном подсвечнике посредине стола мигнула и, прежде чем погаснуть, вновь отогнала тени от листа бумаги и написанных на нем слов:

Легкий ветерок лениво шевелил молодую листву и пушистые хвойные лапы. На свежей вырубке, среди пней, уже вовсю торопились к солнцу юные побеги кедровых деревьев. По накатанной проселочной дороге пара длиннорогих волов медленно тащила груженую повозку. Поклажа была сверху прикинута плотной материей, иначе над ней бы уже кружили тучи мух, потому что телега везла свежую рыбу. Скупщики, которые каждый день наезжали к причалам и пристаням местных деревень, давали хорошую цену, но все окрестные рыбаки знали, что если доставить свою добычу на торговый тракт, то ее можно продать куда выгодней. По торному пути в Скаллен ежедневно двигались сотни обозов. В гномий город тащили в основном продовольствие, оттуда – разную мануфактуру, запчасти для техники, да и самой техники перегонялось немало. Рыба шла нарасхват, только давай. Оттого и трясся по жаре на скрипучей телеге предприимчивый рыбак – добытчик желал дополнительного прибытка. Сегодня с ним увязался сынишка. Мальчугану в радость было поглазеть тарахтящие трициклы, всякий новый народ, а если отец дорого продаст рыбу, то можно было попробовать выклянчить у него сладость или даже новую игрушку.

Дорога крутым поворотом огибала холм. Возница легонько понукнул волов, дескать, разгоняйтесь увальни, в горку заезжаем. А когда они с наката завернули за бугор, едва не выпустил из рук поводья.

– Это что еще за невидаль! – удивился рыбак. – Давеча ездил, так не было ничего такого!

Прямо у обочины стоял, пожалуй что, и не памятник, а целый монумент. С одной стороны его бронзового пьедестала замерла странная литая фигура. Это был не то воин, не то просто старик. Бородатый, в кольчуге, но на одной ноге. Сначала рыбак подумал, что вторая у него поджата под туловищем, но потом разглядел короткий костыль, который старик держал под мышкой, и решил – ну, точно пожилой инвалид, калека. Напротив него, тоже изваянный в бронзе, ссутулился могучий орк, весь в буграх мышц и веревках сухожилий. Орк стоял и смотрел на костер, что горел между ним и стариком. Медные языки пламени сияли багрянцем в солнечных лучах, словно настоящие. Из костра торчали чудные предметы. Не дрова, как можно было предположить, а рукояти пистолетов и лезвия боевых топоров.

– Они что, оружие жгут? – торжественность монумента принудила ребенка понизить голос.

Отец крякнул с досады. Да уж, навидался мальчуган всякого, теперь не скоро забудет… Без малого год тут неподалеку стояла лагерем армия Лиги. По окрестностям расхаживали вооруженные патрули, смущали девиц, народ пугали. А дети несмышленые за ними гурьбой бегали – что с них взять…