— Не помню в кодексе целителей такого пункта.

— Значит, ты плохо его помнишь. «Если в ходе изучения организма пациента может открыться нечто, способное затруднить отношения пациента с родственниками, друзьями и другими виирай, такое изучение следует предпринимать лишь с его согласия, за вычетом случаев, когда недостаток фактов несомненно ставит под вопрос выздоровление и саму жизнь пациента».

— Всё равно не помню.

— Это потому, что ты не изучал целительство как специальную дисциплину.

— А где хоть мы сейчас находимся? Это ведь какая-то крупная станция?

— Да. Временная база сводного флота Хранителей в Узле Ветонн, станция Ветонн-2, а если тебе хочется конкретики — то терапевтическое отделение Института Клеточной Химии… точнее, одного из его локальных исследовательских центров. Вставай!

И Аниэр встал. Точнее, сперва сел, переждал лёгкое недолгое головокружение, и только потом утвердился на ногах. А куда бы он делся? Наарис явно не собиралась оставлять его в покое, пока не убедится в полной дееспособности своего ведомого.

— Душ или столовая?

— Сначала душ.

— Тогда я подожду тебя снаружи.

Стоя под упругими тёплыми струями, Аниэр поднял руки. Некоторое время рассматривал их, поворачивая то так, то этак. Потом хмыкнул, мотнул головой.

И принялся за мытьё.

…как и следовало ожидать, Наарис никуда не ушла. Стоило Аниэру выйти, как она молча направилась в столовую, показывая дорогу. Бывший больной (больной ли?) тоже не спешил нарушить молчание. Оставив позади не меньше двухсот метров безликих и пустынных коридоров центра ИКХ, пилоты добрались до бокового — со стороны терапевтического отделения, надо думать — входа в столовую. И вот уж внутри-то их не ждали ни тишина, ни пустота.

Четыре из каждых пяти мест, не меньше, были заняты виирай: перекусывающими, что-то обсуждающими, спорящими, спешащими… зал, не уступающий площадью иному залу ожидания при шлюзах, гудел не хуже того же зала ожидания в арум прибытия сразу трёх крупных транспортов. Причём появление пары пилотов не осталось незамеченным этой редкостно густой толпой.

И Аниэру не слишком понравились взгляды, которыми их провожали. Те, что концентрировались преимущественно на Наарис. А то, как стихали при их приближении разговоры, не понравилось ему ещё сильнее.

«Похоже, кто-то среди целителей болтает больше, чем надо».

Владеющая откликнулась так быстро, словно ждала его мысленного посыла:

«Не в целителях дело. Твоё… выступление породило слишком громкое эхо. Кроме того, кое-какие материалы пришлось выложить в открытый доступ…»

«Грах! Впрочем, да: нельзя вербовать виирай, не предупредив, чем они рискуют».

«Вот именно. Так что мои медицинские файлы и некоторые видеозаписи оказались слишком… востребованы. И винить в этом, в сущности, некого».

«А ты просто не обращай на дураков внимания!»

«Рада бы, да не могу».

Аниэр стиснул зубы. Но предпринять что-либо и в самом деле оказалось невозможно. Ситуация, чтоб её… с одной стороны, все и всё делали правильно. А с другой стороны, эта самая правильность оборачивалась для Наарис сущей пыткой.

Если хоть одна сволочь подойдёт и заговорит, решил Аниэр, дам в грызло. Даже если подойдёт выражать восхищение нашим героизмом. То есть не даже, а особенно. То-то Хранители (те, что поопытнее) при слове «героизм» кривят губы… ясно теперь, почему кривят.

Кристально ясно.

К счастью для «сволочей», мешать героям вкушать плотскую пищу никто не собирался.

Работая ложкой, парой спиц, столовым ножом и челюстями, Аниэр поглядывал на девушку напротив, и странные мысли бродили в его голове. Почему-то ему вспомнилось, как комплексовала по поводу своей внешности Сарина. Это, собственно, некогда послужило одним из зерён, породивших их взаимную… так скажем, нелюбовь. Аниэр оказался достаточно проницателен, чтобы догадаться о девичьих комплексах, но недостаточно умён, чтобы это скрыть. Сарина, при всём своём уме, оказалась недостаточно сообразительна, чтобы скрывать собственное мнение об Аниэре и пару раз пооткровенничала там, где без этого вполне можно было обойтись, намекая на то, к чему отпрыск ген-линии Эссори прямого отношения не имел. Мнение дошло до Аниэра — и понеслось. Причём, сформировав свои шаблоны, слишком молодые ещё Владеющие цеплялись за них куда крепче, чем оно того стоило…

Ладно. Что было, то было. А вот что мы имеем сейчас — вопрос более интересный.

Каким образом Сарина стала матерью Наарис, Аниэр уже выяснил. Не в деталях, но точно. И не надо было иметь проницательный ум аналитика, чтобы понять: при своём нетипичном «рождении» Наарис унаследовала, помимо талантов Сарины, отношение к своей внешности. В полном объёме. Что Аниэра заинтересовало, так это причины, из-за которых Наарис, обретя новые возможности, не пошла навстречу своим желаниям и…

Нет-нет. О чём-то радикальном речь не идёт. Но ведь можно было несколькими лёгкими, не вдруг заметными мазками скорректировать дарованное природой. Чтобы ранее не видевшие узнавали её при встрече по голограммам, но дружно думали: а вживую она смотрится гораздо интереснее; какой балбес при съёмке так её обезличил?

Но нет. Ничего подобного не замечалось. Наарис оставалась точно такой же серой, невыразительной и усреднённой, какой была. Разве что чуть округлилась местами, но это естественно: в конце концов, она всё ещё продолжала расти. И ещё будет расти пару хин-циклов как минимум.

Вот если бы я сам получил возможность подправить внешность усилием воли — что тогда? Пошёл бы я на это или нет? А, была не была!

«Наарис…»

«Аниэр?»

«Почему ты используешь новые способности только для всякой эффектной ерунды?»

«Ты это к чему?»

«Я хочу сказать, почему ты не стала подправлять свою внешность? Ты ведь ею… не очень-то довольна».

Несколько тинов девушка смотрела на него пристально и странно. Затем сообщила:

«Вот теперь я вижу, что ты воистину потерял память».

«Ты это к чему?»

«Забудь».

«Нет уж, я хочу понять!»

«Тогда откройся. Я передам тебе свежий фрагмент своих ощущений — тех, что сопутствовали обрастанию шипами».

Аниэр послушно убрал большую часть ментальной защиты.

Обещанный фрагмент оказался коротким — на десяток тин-циклов, не больше. Но ещё столько же времени после его получения реципиент сидел, до белизны сжав на краю столешницы руки и борясь с неименуемым: не головокружением, не тошнотой, не страхом, а чем-то сходным со всеми этими неприятными явлениями. И вместе с тем таким далёким от их простой обыденности, что для описания этого неименуемого у него не нашлось бы слов. Внутри СОН, в глубине нейрофуги, схожие ощущения казались почти естественными. Для артефакта они и были естественными, и его влияние сглаживало их, притирало к картине реальности пилота, меняющейся по заданной схеме. А вот трансформировать собственное тело вне СОН оказалось…