Я осторожно пошла вниз. Что ж, Батону будет хорошо, его судьбакоренным образом переломилась, но мои дела обстоят очень плохо. Я ни на шаг непродвинулась в поисках таинственного предмета. И сейчас необходимо ехать наулицу под названием «Черное озеро». Порывшись в атласе, я нашла ее в районеНовокосина и загрустила. Опять пилить через весь город! Правда, можновоспользоваться МКАД.

Не успела я подумать, как лучше добраться до Кольцевойавтодороги, как заверещал мобильный.

– Пуся моя, ты где? – поинтересовался Федор.

Я вздрогнула. Вот черт! Ну совершенно забыла про то, что мнепредстоит сегодня вступать в некое литературное сообщество, и вновь натянуладжинсы с футболкой.

– Надеюсь, ты не опоздаешь, как всегда? – продолжил Федор.

– Разве можно, – забубнила я, – несусь на всех парах.

– Куда?

– На встречу!

– Цыпа, ты врушка.

– Я всегда говорю только правду! – рассердилась я.

– А вот и нет, котя, сейчас ты лжешь.

– Еду со всей возможной скоростью!

– Котя, я же не сказал тебе адрес.

Я осеклась. Действительно!

– И куда же ты столь стремительно несешься? – издевалсяпиарщик. – В каком направлении торопишься, пуся?

– Ну.., в Центр. Логично предположить, что сия организациярасположилась где-то в пределах Садового кольца. – Я попыталась исправитьположение.

– Женская логика особенная штука, – хмыкнул Федор, – давай,котя, разворачивайся! Тебя ждут на улице 26 Бакинских комиссаров! За полчасауспеешь?

– У меня же не вертолет! Повсюду пробки!

– Уж постарайся, пуся. И вообще, слушайся меня, и тогдабудет у тебя вертолет, подводная лодка и авианосец, торопись, одно колесоздесь, другое там!

Я, судорожно сжимая руль, перестроилась в скоростной ряд.Когда я стала писать детективы, то совершенно не подозревала, насколько суетноремесло писателя. Наивно полагала, что буду сидеть день-деньской в тихом углу,излагать мысли на бумаге, издавать книги и получать гонорары.

Но после выхода в свет «Гнезда бегемота» я сделаланеприятное открытие: спокойное существование, когда вы принадлежите толькосебе, закончилось безвозвратно. Надо встречаться с журналистами, выступать нателевидении, получать идиотские призы, а теперь, оказывается, еще и вступать вовсякие сообщества. Меня, как говорит Кристя, крючит и ломает при виде толпы, нокуда деваться? Назвался груздем – полезай в кузов. Не всегда слава приноситрадость, я, например, получила одни неприятности. Недели три назад яобнаружила, что у нас закончился хлеб, и понеслась к метро. Естественно, мне ив голову не пришло наложить макияж.

У тонара с батонами меня схватила за рукав тетка изаголосила:

– Ой, узнала! Видела тебя по телику! Вот класс! Ты чего, поулицам ходишь?

– Хожу, – кивнула я, – куда деваться?

– Ну, все знаменитые на «Мерседесах», за харчами у нихприслуга бегает.

Я промолчала и стала запихивать нарезной в пакет. Что можноответить на подобное заявление? Совсем не все деятели искусства имеют даже«Оку».

Но тетку мое молчание вовсе не смутило.

– А что у тебя с лицом? – всплеснула она руками.

Я машинально глянула в стекло ларька, пригладила волосы иответила:

– Все как всегда, кажется!

– А вот и нет! – завопила баба. – По телику ты хорошенькойказалась: глаза большие, губки пухлые, кожа нежная. А сейчас! Господи! Вместоглаз щелки, рта нет.., и желтая вся какая-то… Ты здорова?

Я весьма невежливо повернулась и побежала к Дому. По дорогеменя охватило негодование. Что с моим лицом? Ничего! Оно всю жизнь такое.Просто я выбежала, не накрасившись, в натуральном виде, так сказать, вот глупаябабенка и испугалась. Да, теперь, похоже, нельзя высовываться наружу, неналожив слоя штукатурки на физиономию.

Тяжело вздыхая, я добралась до длинной улицы, носящей имянесчастных двадцати шести молодых людей, павших из-за того, что Ленинузахотелось силой втащить народ в светлое будущее, и стала глазеть на номерадомов. Естественно, пришлось разворачиваться.

Наконец я добралась до нужного здания и сразу увиделаФедора, сидящего в сверкающем «Форде».

– Пуся! – воскликнул он. – Солнце мое!

Опять ты в джинсах!

И не передать вам, как мне надоел Федор! Но куда деваться? Ямолча заперла «Жигули» и побрела за мучителем. Мы вошли в помещение,напоминающее кабинет литературы в средней школе.

Небольшая комната была заставлена самыми простыми шкафами состеклянными дверцами.

Для того чтобы посторонние глаза не увидели содержимогополок, чья-то аккуратная рука завесила стекла насборенными занавесочками. Постенам были развешаны портреты великих писателей и поэтов: Пушкин, Лермонтов,Грибоедов… Меня всегда поражало: почему все литературные портретные рядыначинаются с Пушкина? Спору нет, Александр Сергеевич был гениален, но ведьистория стихосложения на Руси пошла не с него, были и другие великие. Державин,в конце концов, которого потомок Ганнибала считал своим учителем.

На шкафчиках стояли гипсовые бюсты тех же литераторов, амежду окнами висел плакат: «Всему хорошему в себе я обязан книге». Подписи подфразой не было. И я стала припоминать ее автора.

Кажется, Горький.

– Садись, – велел Федор и пихнул меня в сторону ободранногоколченогого стула.

Я устроилась на протертом сиденье между двумя мрачномолчащими личностями: женщиной с распущенными темными волосами и мужиком летшестидесяти, чей пиджак обильно покрывала перхоть.

– Подожди, – сказал Федор и ушел.

– Так волнуюсь, – вздохнула женщина и рукой, на которойзвенело штук двадцать браслетов, стала поправлять челку, – просто ужасно.

Господи, сейчас выгонят, как считаете?

Поняв, что вопрос относился ко мне, я решила успокоить даму:

– Не переживайте. Подумаешь, ерунда!

– Что вы такое говорите? – воскликнул мужчина. – Это жесамое яркое событие в жизни! Там сам Катенин председатель.

Я помолчала пару секунд, потом не выдержала и робкоспросила: