отъявленнейшие конокрады. Страсть к грабежу прежних степняков прародителей разменялась в мурзаевцах только на мелкую монету: и в настоящее время для мурзаевца каждая деревня, каждый отдельный хутор – неприятельская земля. Азанча мурзаевский чаще взбирается на вышку мечети наблюдать, нет ли за мурзаевцем погони, не едут ли с толпой понятых и обыскных людей незваные, чиновные гости, чем заунывно-звонким голосом, далеко раздающимся по пустынным окрестностям, призывать правоверных к обычной молитве. Как дика страна, где раскинулось Мурзаево, так дики и нравы его обитателей. Вокруг Мурзаева, на сколько глаз может обнять не затканное лесом пространство, нет ни одного поселка, ни одного людского жилья; в самом Мурзаеве проезжий редко встретит человека, только стаи злейших собачищ с громким лаем проводят его от одного конца деревни до другого; остановка не привлечет здесь праздную, болтливую толпу любопытных, – проезжий подметит только несколько беспокойно-враждебных взглядов, от которых становится не совсем легко на душе. Впрочем, Мурзаево редко и видит на своих кривых закоулках посторонние лица: оно приютилось в стороне от больших дорог, да и проезжие соглашаются лучше сделать несколько лишних верст (особенно если дело к ночи), чем держать путь через Мурзаево. Мурзаевские женщины известны по всей окрестности самым строгим прудеризмом: посторонний глаз никогда не видал лица их. Летом пробыть в Мурзаеве несколько часов тяжело, чувствуешь на себе давление враждебной атмосферы, а зимой так и того хуже: нависшую в морозном воздухе тишь прерывает только вой волков, стаями рыскающих вокруг Мурзаева, да ответный на него, еще более тянущий за душу, вой собак, чующих близость заклятых врагов. Под влиянием этого невыносимо-гнусного концерта, сложившейся в народе известности о подвигах мурзаевцев, угрюмых лиц и беспокойных взглядов, воображение начинает болезненно работать и представлять картины все более и более невеселого содержания, от которых не может отвязаться в продолжение бесконечно-тянущейся зимней ночи.

Почти каждый мурзаевец имеет в наружности свой резко характерный отпечаток. Опасный промысел, жизнь, полная треволнений, замкнутость, окружающая глушь создали из мурзаевцев крепких людей. В мурзаевцах нет той приниженности, распущенной апатии, что отличает их соседей – мордву, чувашей, отчасти и русских. Тип мурзаевца ближе всех подходит к типу волка; общность положения и промысла, одного между двуногими, другого между четвероногими обусловливает это сходство – мурзаевец выглядывает, раз, закаленным крупным вором, а во-вторых, господином, которого обижать не следует, который при случае постоять за себя сумеет.

В особенности мурзаевец выходит из общего фона разнохарактерной толпы на деревенских ярмарках и базарах; сермяга, подметившая взгляд мурзаевца, устремленный на «скотинку», начинает беспокойно жаться, думать, как бы поскорее подобру-поздорову убраться домой…

Мурзаевцы – это страшная язва, божья кара для деве-венского мира. Лошадь – все богатство крестьянина, его поилица и кормилица: лишение лошади, особенно в страдную, работящую пору, ставит крестьянина в безвыходное положение. Мурзаевец не задается никакими соображениями, он крадет и уводит все, что может украсть и увести, все, что плохо бережется и запирается. Свой промысел – конокрадство – мурзаевцы возвели почти что в науку, систематизировали его: масса скучившихся изб расположена таким образом, что покраденное, попавшее на один двор, через несколько мгновений переходит на двор избы, стоящей в противоположном конце, и оттуда прямой дорогой препровождается в лес или в поле; в Чикмасовском лесу устроены такие приюты, до которых добраться человеку, не совсем знакомому с трущобой, положительно невозможно; мурзаевские притоны и ухожья, способствующие неимоверно быстрому переходу покраденного, тянутся на далекие пространства и теряются в глубине степей; по мурзаевским кривым закоулкам нет ничего легче, как улепетывать от погони; улепетывающему открыт вход в каждую избу, в каждый двор, задними ходами которых он тотчас же скрывается из виду преследующих; опасность, угрожающая одному мурзаевцу, поднимает на ноги всю деревню, делается общим достоянием: насколько возможно, каждый старается принести посильную пользу. Рука мурзаевцев в воровском промысле наметана удивительно.

Впрочем, мурзаевцу и нельзя быть неловким; в ловкости и сметке его единственное спасение. Говорю: мурзаевцы у всех окружающих как бельмо на глазу, их ненавидят хуже чертей, слово «мурзаевец» обратилось в брань, это славнее, чем вор, варнак, каторжник. Выведенный из терпения подвигами мурзаевцев, – окружающий мир сермяг лихорадочно-напряженно ждет только удобного случая, чтоб высказать свою глубоко затаенную, долго накипавшую злобу. Много льется мужицких слез, много горькой доли прибавляется к их житью благодаря воровским подвигам мурзаевцев, но зато горе и мурзаевцу, по неосторожности или неловкости попавшемуся в руки врагов: наперед можно сказать – не жить ему на свете; все припомнится ему. Мурзаевские обиды влекут за собой кровавое, часто утонченное жестокое возмездие со стороны обиженных. Мурзаевца не представят по начальству, не поведут в суд. На мурзаевца точатся зубы долгие годы; куски хлеба, отнимаемые им у нищих, возбуждают чудовищный аппетит, ждать тут нечего: на чистом поле, там же, где совершено преступление или устигнут преступник, учреждается не признаваемый законами, но тем не менее безапелляционно приговаривающий самосуд. Приговор этого страшного судилища придавленных и мстящих известен мурзаевцу, его мало того что убьют, над ним сначала еще натешатся. Говорю: долго накоплявшаяся сконцентрировавшаяся ненависть – грозно проявляет себя при расплате, она глуха к мольбам. Если Кубарь-река в полноводье несет разбухший, посиневший труп мимо Мурзаева и если из мутных волн порой покажется бритая голова – то это значит, что сосед мстит грабителю за обиды.

Мурзаевцы тоже не ходят заявлять о гибели своих братий, в глухом молчании замирают совершившиеся драмы, никто из посторонних не ведет счета сложившим на воровском промысле свои удалые головы. Без вести пропавшие есть почти в каждой семье мурзаевцев, хотя многие из этих без вести пропавших давно уже покоятся на родимом кладбище, и их могилы для живых если и служат уроком, но только для следующего правила: воруй, но не попадайся.

Опасности не удерживают мурзаевцев от их промысла. Напротив, между мурзаевцами и окружающим их миром идет постоянная, разжигающая круговая порука: выведенное из терпенья крестьянство тешится и убивает пойманных мурзаевцев, мурзаевцы воруют и в раззор разоряют крестьянство, а при случае тоже не дешево расплачиваются с жизнью. Словом, в молчаливо залегшем вокруг Мурзаева черноземе совершается каждочасно упорно ожесточенная борьба, из которой до нас только редко, редко донесется пронзительно-страшный, подавленный стон.

Постоянство опасностей, жизнь всегда на стороже, выковывают из среды мурзаевцев уже не мелкотрусливых воришек, готовых на плутню, на мизерный обман, посильных, выносливых грабителей, избыток жизненных соков которых мог бы далеко не бесполезно оросить и улучшить окружающую почву.

Что же за условия, под которыми слагались мурзаевцы и живут до настоящего времени?

Их много… Остановимся, да и то мимоходом, только на некоторых. Мурзаевцы по