Грейс чувствовала, что начинает сходить с ума. Она плохо спала, стала раздражительной и забывчивой. Мысли у нее путались, она вечно была в дурном настроении, хотя ей бы следовало радоваться, что Рубен, по всей видимости, решил с ней порвать. Ведь она давно уже поняла, что в постоянные любовники и уж тем более в мужья он ей не годится. Вот и хорошо, что он взял более трудную роль при расставании на себя. Но она не могла радоваться. В те редкие минуты, когда она не лила слезы из-за Рубена, Грейс обдумывала способы его убить. Он доводил ее до безумия.

А все ее надежды на то, что они с Генри когда-нибудь станут друзьями, рухнули с треском в первый же день, когда Рубен поднялся с постели. Она сидела в гостиной и пришивала новые пуговицы к клетчатому халату Генри. Рубен вошел, хромая и тяжело опираясь на свою палку. Завидев ее, он остановился как вкопанный и даже попятился, словно намереваясь немедленно удалиться. Он что, больше не может даже находиться в одной комнате с ней? Ей хотелось вскочить и наорать на него, но она заставила себя усидеть на месте и спокойно, даже приветливо спросить:

– Может, составишь мне компанию? Я рада видеть, что ты уже на ногах. Надеюсь, что скоро ты уже совсем поправишься.

Она говорила, не умолкая, не давая ему возможности возразить или отклонить приглашение. Наконец Рубен прошел в комнату и плюхнулся в кресло напротив нее. Грейс продолжала болтать, не допуская даже секундной паузы, чтобы все выглядело как обычно, а Рубен по-прежнему молчал, то рассеянно уставившись в окно, то окидывая ее враждебным взглядом.

Будь у нее больше смелости, она задала бы ему прямой вопрос, вернее, множество вопросов, теснившихся у нее в голове: «Почему ты так переменился ко мне?», «Что между нами происходит?», «За что ты меня мучаешь?». Но ее бесконечная болтовня вынудила его проронить несколько слов, потом еще и еще, наконец он выдавил из себя даже подобие улыбки. И эта улыбка наполнила ее глупое сердечко такой радостью, таким облегчением, что она не захотела нарушить минуту редкостной гармонии и не решилась пускаться в объяснения.

Но тут появился Генри, и все погибло.

– Ich bin Herr Doktor Heinrich Zollenkleimer, und ich bin[40]продафать фот этот фолшепный золотой фода.

Он стоял в дверях, держа в поднятой руке бутылку с мутноватой жидкостью. Пышные накладные бакенбарды украшали его щеки, парик им под стать съехал на одну бровь. Диванная подушка, засунутая за пояс, Делала его фигуру скорее бесформенной, чем дородной, зато серебряное пенсне на кончике носа придавало ему сходство с настоящим доктором. Грейс, привыкшая к его внезапным маскарадам, даже глазом не моргнула.

– Надо подработать, – придирчиво заметила она. – А что в бутылке?

– Вода.

Генри пересек комнату и сел рядом с ней на диван.

– И немного золотых опилок, видишь? Он поднял бутылку к свету.

– Все в целом стоит не меньше пяти долларов.

– Вот как? И за сколько ты ее продаешь?

– Хотел толкнуть за пятьдесят. Видишь ли, вода концентрированная. К каждой бутылке прилагается инструкция. Клиент вливает одну столовую ложку в галлон[41]воды, замораживает воду небольшими кубиками и получает золотые слитки, которые стоят целое состояние.

Грейс не удержалась и захихикала. Генри обиженно выпятил грудь колесом.

– А в чем дело? Что не так?

– Это самая неудачная из всех твоих выдумок! Даже Рубен не удержался от смешка.

– А что будет, когда слитки растают?

– Вот то-то и оно! Это и есть самая блестящая часть плана! – вступился за свое детище Генри. – Вместе с бутылкой «Goldwasser»[42]мы продаем гарантийный сертификат, удостоверяющий, что Институт Цолленклеймера" нет, лучше Фонд Цолленклеймера (это звучит убедительнее), так вот, Фонд Цолленклеймера будет содержать все золотые слитки в замороженном состоянии ad infinitum[43]. Или до тех пор, пока не получит каких-либо иных распоряжений от покупателя. И вдобавок Фонд возьмет на себя обязательство производить любые трансфертные операции по указанию клиента без ущерба для целостности финансового инструмента, – А ну-ка повтори? – попросила Грейс. – Без ущерба…

– Для целостности финансового инструмента, До нее наконец дошло.

– Мы гарантируем, что слитки не растают?

– Вот именно.

Грейс больше не могла сдерживаться. Запрокинув голову, она разразилась звонким смехом. Секунду спустя Рубен согнулся пополам, отфыркиваясь и хлопая себя по коленке. Генри сверлил их негодующим взглядом, сколько мог, но в конце концов его тоже пробрало. Он стал смеяться вместе с ними, сперва нехотя, потом от души.

Для Грейс эти звуки были слаще музыки, у нее сердце запело при виде прежней веселости на лице Рубена. Все еще посмеиваясь, она сорвала с Генри парик и любовно взъерошила ему волосы. Он застенчиво усмехнулся и обнял ее.

– Вот негодница, – ласково шепнул он. Она с улыбкой обернулась к Рубену.

– Расскажи Рубену, как ты продавал фермерам поддельные коконы тутового шелкопряда по государственным субсидиям.

– Да, это была отличная афера. Два дня я выкапывал личинок, упаковывал их в картонки из-под яиц и наносил на них по трафарету американский флаг…

Он умолк, увидев, что обращается к пустому месту. Отжавшись на руках, Рубен поднялся с кресла и заковылял к выходу на веранду.

– Рубен? – тревожно окликнула его Грейс. – Тебе нехорошо? Что-то слу…

Не останавливаясь, он повернул голову и рявкнул:

– Мне надо подышать свежим воздухом! Его взгляд, полный ледяного презрения, приморозил ее к месту.

– А он, видать, с норовом, – растерянно промямлил Генри, когда Рубен скрылся из виду.

Грейс вскочила и, обронив что-то на ходу насчет обеда, выбежала из комнаты. Ей хотелось разрыдаться, но она не собиралась делать это на глазах у всех.

* * *

Прошло три дня. Грейс изо всех сил старалась не попадаться на глаза Рубену, но ей это не слишком хорошо удавалось. Избегать его в своем собственном доме – с таким же успехом можно было делать вид, что не замечаешь мухи, ползущей по носу. Им неизбежно приходилось сталкиваться, например, в столовой три раза в день, если только она не пропускала завтрак. Или на веранде, где она любила посидеть на солнышке в утренние часы, а он в это самое время делал свои упражнения.

На четвертый день, спрятавшись в затененной по утрам гостиной, Грейс увидела через раскрытые двери, как Рубен делает упражнения на залитой солнцем веранде. Правая нога по-прежнему плохо его слушалась, но дело с каждым днем все больше шло на лад. С упавшим сердцем она поняла, что, несмотря на все случившееся, ей до смерти хочется его видеть, говорить с ним и чтобы все было как прежде. И вообще, прятаться от него – это трусость. Кто знает, может быть, сегодня он опять будет с ней мил. А если нет… видит Бог, она заставит его об этом пожалеть! Поправив прическу, Грейс выплыла на крыльцо.