Я не уходила, хотя стоило. Начался кашель, который усиливался с каждым днем, выходить на улицу стало сложно, я больше спала, отогреваясь под одеялом, но лучше мне не становилось.

Эдвин рыскал под замком, заглядывая в комнату через окна, которые мне с грехом пополам удалось заколотить от ветра. Выйти и успокоить его я уже не могла: не было сил. Тогда я поняла, что мне нужна помощь, и, собрав все оставшиеся силы, послала зов Умме. На мое счастье, она и несколько колдунов находились на тракте и прибыли через пару дней.

Эдвин пропустил их на территорию. Как позже мне рассказали, он даже показал им вход и мою комнату, так что помощь пришла как нельзя вовремя.

Маги взялись и за меня, и за замок. Я питалась исключительно лекарствами и покрылась парой слоев согревающих мазей. Колдуны прогрели один из этажей замка, запечатав все ходы, Умма отправилась в город и вернулась через несколько дней с группой мастеров и заготовками для дверей и ставней.

Не знаю, как они провернули все это под носом у Эдвина, но дракон никого не тронул, разве что разломал пару деревяшек, чтобы двуногие не думали, что происходящее его не волнует. Когда я поправилась и вышла из комнаты, я не узнала свое жилище: часть замка превратилась в пустой, но теплый и чистый особняк в пару этажей.

Кухню наполняли чудесные запахи, в каждой комнате горел свет. Магов заметно прибавилось, несколько мастеров задержались, найдя для себя в стенах замка отличный зимний заработок, и новые жильцы собирались в большом зале по вечерам, чтобы сыграть в карты. После холодных одиноких дней я нежилась в знакомой атмосфере замковой суеты, и искренне надеялась, что гости останутся подольше.

Эдвин игнорировал людей, сколько мог, но скоро перемены в замке коснулись и его. Осмелевшие маги пробовали подружиться с ним, поднося разные подарки, некоторые, кто знал его в прежнем обличье, говорили с ним, пытаясь вызвать старые воспоминания. Мне хотелось верить, что он слушал их с каждой неделей все внимательнее.

По весне несколько мастеров пришли ко мне с просьбой привезти в замок семьи. Я с радостью согласилась принять их: свободных комнат было хоть отбавляй, а помощь в хозяйстве мне нужна была больше воздуха. Томас не жалел для меня средств, а когда узнал, что замок постепенно возрождается, выделил деньги из казны на ежемесячное содержание.

Маги снова пришли ко мне с просьбой обучить их фокусам посложнее, и я не решилась им отказать, – не хотела, чтобы они уходили. Так у нас образовался своеобразный кружок по интересам, мы собирались в одной из самых просторных комнат два или три раза в неделю, и я пересказывала всем желающим главы из «Обличий стихий».

Весной, когда потеплело, мы стали собираться на улице, нередко возле излюбленного места Эдвина, и дракон мог смотреть бесплатные представления почти каждый день.

Прослышав о замке, где живет группа магов, к нам забрел один юноша. Он пробыл с нами несколько дней, а потом попросился учиться с остальными, пообещав, что взамен поможет с восстановлением замка. Руки, тем более знавшие помимо молотка еще и магию, лишними не были, и я согласилась принять его.

Не знаю, где он учился до того, как попал в замок, но у бедолаги все выходило хуже некуда. Уже шестое занятие он пытался удержать в воздухе горсть воды, но не мог даже поднять ее из ведра, не расплескав себе на штаны.

Я показывала ему снова и снова, терпеливо повторяя заученные менторские фразы, другие колдуны тоже пробовали помочь, но тщетно. Эдвин, сидящий неподалеку от поляны для занятий, наблюдал за учеником с интересом, ему, наверное, нравилось, как глупый двуногий мочит свою одежду и кричит.

– Успокойся, Сэм, все хорошо, – говорила я, миролюбиво поднимая руки. – Попробуешь завтра? Ты слишком стараешься, как по мне! Остынешь и попробуешь снова.

– Я не могу быть настолько бесполезен! У меня получится!.. – упрямо твердил он, с ожесточением пробуя снова – и снова все расплескивая, на этот раз прямо на меня.

Дракон заворчал. Он поднялся на задние лапы и склонил к нам голову на длинной шее. Колдуны, уже наученные не вставать у него на пути, расступились, только новичок застыл на месте: он еще не привык к Эдвину и побаивался его, а теперь, когда зверь двинулся прямо на него, оцепенел от ужаса.

Но дракон не собирался пугать новичка, он только протянул лапы к ведру и, глядя на молодого колдуна, сделал на удивление ловкое движение длинными когтистыми пальцами. Вслед за ним из ведра поднялась тонкая струя, и вся оставшаяся внутри вода выскользнула наружу, свиваясь в знак бесконечности.

Дракон удерживал его в воздухе и неотрывно смотрел на ученика. Тот разинул рот, но по-прежнему не двигался, тогда Эдвин чуть зарычал и поднес лапу с пляшущей над ней водой ближе. Парень понял, чего от него хотят, и осторожно протянул ладони к водяному узору, постепенно забирая его себе.

Эдвин невозмутимо опустился на прежнее место, а молодой маг так и стоял, удерживая между ладоней идеально ровную струю, вновь и вновь пробегающую один и тот же путь.

– Даже Эдвин уже научился!.. – один из магов, прыснул от смеха и остальные захохотали вслед за ним. Ученик стоял, глупо улыбаясь водяным кольцам перед собой, а я не сводила с дракона удивленного взгляда.

Позже вечером, когда все уже сидели в замке, я пришла к Эдвину и устроилась напротив. Я принесла с собой ведерко воды и свила из нее тот же знак, что и он днем.

– Ну?..

Я тянула к нему руки с пляшущей над ними водой, дожидаясь, пока он возьмет ее себе, но дракон не стал. Продолжил лежать на месте, будто то, что я делала, ничего для него не значило, а я сидела перед ним, показывая пляшущую воду, пока мышцы не затрясло от напряжения.

Чуда так и не случилось, вода пролилась сквозь пальцы на землю, руки бессильно опустились на колени. Я осталась сидеть на месте, комкая штаны, на глаза накатили слезы, и я склонила голову, сжимая веки. И для кого это? Как будто дракона могло задеть то, что я плачу.

Всхлипнув, я вдруг почувствовала легкое прикосновение к своему лбу, словно кто-то провел по нему рукой, убирая прядь волос. Распахнув глаза, я подалась вперед в надежде увидеть человеческое лицо, взяться за руку, которую ощутила на лбу, но вместо нее наткнулась на драконью морду, обнюхивающую мою голову. Это стало последней каплей,