рассмеялся, огласив окрестности радостным гудением, которое наверняка долетело до самых границ.

Я потеряла счет дням, мы были неразлучны, как и раньше, как и прежде все делали вместе и чувствовали друг друга, как продолжение себя. Я почти перестала понимать, что Эдвин воспринимает меня и происходящее совсем иначе. Он не знал, что я его жена, скорее всего, он даже не любил меня, а лишь следовал инстинктам, говорящим ему оберегать подругу. И как бы ни была дорога мне даже эта близость, я понимала, что, если останусь в таком обличье дальше, это не поможет ему и, возможно, навредит мне. Я поняла, что начинаю забываться, когда почувствовала странное желание собрать из костей на пустыре гнездо. В тот вечер я решила, что пора действовать.

Эдвин лениво валялся в своей яме, уже почти стемнело, у нас был большой ужин, и он пребывал в сонливой сытости. Я коснулась его носом, и он довольно заворчал, принимая мою нежность. Его золотые глаза открылись, и когда наши взгляды встретились, я приняла свой истинный облик.

Дракон вскочил, исступленно глядя на меня-человека, но я подняла руки и опустилась на колени, показывая, что не причиню ему вреда. Дым валил из его ноздрей, зрачки сузились, пасть ощерилась – один рывок, и со мной было бы покончено, но я оставалась на месте, веря в то, что он узнает меня даже такой. И он узнал. Огромная черная морда склонилась ко мне, и я положила руку поверх его ноздрей, давая почувствовать свой запах.

– Ну, помнишь? – спросила я, улыбаясь изумленному дракону.

Я могла понять его ужас: только что его подруга исчезла и стала человеком. Досталась же бедолаге такая дурная…

Я оборачивалась все чаще, пока он не привык к этому. В человеческом облике было гадко находиться в драконьем логове, и я принялась расчищать замок. Одно только было за счастье в родном теле: теперь, когда Эдвин приносил нам очередного быка, я могла наесться досыта куском, который раньше даже не почувствовала бы.

Я отправила письмо Эвенке с просьбой о совете, как только впервые приняла человеческий облик. Ее ответ был туманный: вывести Эдвина из этого состояния способен только он сам, а моя задача отыскать, что пробудит в нем желание вернуться. Она просила меня не впадать в крайности, ведь ключ к его памяти может так и не найтись, и я должна быть к этому готова.

Но сдаваться так просто я не собиралась: мы находились посреди развалин замка, первой вспышки Эдвина, если где в мире и имеются ответы, то именно тут. Причем здесь их должен быть целый кладезь.

Постепенно мне удалось привести в порядок несколько комнат и кухню, большую часть трупов я испепелила и вынесла их прах в центральный сад. Родителей Томаса я похоронила за замком, приложив все силы для того, чтобы их могилы выглядели достойно. Мне хотелось выгравировать на камне их портреты, но в целом замке не осталось ни одного уцелевшего изображения, а имена правителей я не помнила: они погибли, когда мне не было и десяти лет.

Закончив, я попыталась показать Эдвину могилу его родителей, возможно, искрой, которая привела его в это состояние, было чувство вины за их смерть… но нет, безрезультатно. Дракон сидел у камней и наблюдал за мной, как за забавной птичкой, которой вздумалось пощебетать.

Я пыталась напомнить ему о магии, показывая фокусы, которым он сам учил меня когда-то, говорила с ним, рассказывала о нашем прошлом, но он слушал, скорее, из вежливости, терпеливо дожидаясь, пока я наиграюсь в мартышку и снова стану драконом, с которым можно полетать или поваляться на поле.

Одним утром я проснулась от того, что Эдвин, спящий под боком, вскочил и в ярости бросился к стенам замка. Еще толком не очнувшись ото сна, я почуяла беду и бросилась за ним, как оказалось, не зря: у стен стояла Умма, побелевшая от ужаса. Я успела загородить ее от Эдвина, мне пришлось цапнуть его за плечо, чтобы он успокоился и отошел.

Идея привечать людей ему не нравилась, но, на счастье Уммы, он уступил мне и позволил самой разбираться с пожаловавшим двуногим, гордо удалившись на свое любимое место.

– Не стоило тебе приходить сюда, – проговорила я, приняв человеческий облик. – Ты в порядке?

Она покачала головой и показала трясущиеся от ужаса руки. Я отвела ее в свою комнату в замке, там под потолком уже висели высушенные травы, грибы и ягоды, которые я иногда заваривала.

– Я хотела узнать, как ты здесь, – проговорила Умма еще дрожащим голосом. Она отпила из старой чашки, но часть отвара вылилась ей на подбородок, потому что руки тряслись слишком сильно. – Ты задержала последнее письмо на две недели, теперь вообще не отвечаешь, и Томас начал волноваться!

– У меня все в порядке. Обживаюсь, как видишь. – Я указала на свою комнату, пристыженно улыбаясь.

Я не знала, что еще сказать ей. Взгляд, которым она осматривала мое жилище и меня, был еще более сочувственным, чем когда она заходила проведать меня в башне. Я делала вид, что не замечаю выражения ее лица, а она старательно подбирала слова, когда говорила об окружающей обстановке, употребляя слово «миленько» чуть чаще, чем стоило.

Хуже всего было видеть ее лицо, когда она смотрела на Эдвина. Умма с трудом верила, что перед ней действительно колдун, а не животное, и мне было неловко убеждать ее в том, каких больших успехов мы с ним добились. Эдвин реагировал на нее с раздражением, изредка пугал, резко поднимая крылья или клацая зубами, но не трогал, – пару месяцев назад он сожрал бы ее, и едва ли хоть какая-то сила на земле смогла бы его остановить.

Несмотря на то что встреча вышла неловкой и короткой, мне было приятно поговорить с кем-то, кроме самой себя и безмолвного дракона. Уходя, Умма пообещала вернуться: Томас планировал оставаться в новых владениях еще около месяца.

* * *

Время шло к зиме, холодало, и я прочнее обосновалась в замке. Моими стараниями каждый погибший был погребен, плесень и мусор вычищены, двор, ранее заваленный объедками, почти весь успел покрыться травой до первых заморозков. Место стало приятнее, хотя моих усилий, разумеется, было мало, чтобы сделать его по-настоящему пригодным для жилья.

Я не задумывалась, почему стала расчищать замок. Возможно, потому что больше здесь заняться было нечем, возможно, потому что во мне еще оставалась брезгливость благородной девицы, не позволяющая жить в могильнике. Возможно, мне казалось, что есть какая-то связь между этим замком