Эти рассуждения стоили Льюису многих друзей как в Оксфорде, так и за его пределами, поскольку в ту пору вивисекция считалась морально оправданной своими полезными результатами. Страдания животных — цена, которую приходится платить за прогресс человечества. Но Льюис видел здесь глубокую богословскую проблему, которую материализм игнорировал. Мы «должны доказать, что мы лучше животных, именно тем, что признаём по отношению к ним долг, который они не признают по отношению к нам»[532]. Как мы увидим далее, такое отношение к животным обрело художественное выражение в «Хрониках Нарнии».

Космическая трилогия содержит в себе гораздо больше прекрасного и важного, чем возможно передать в кратком изложении — лирические описания иных планет, поражающие воображения драматические повороты сюжета, исследование плодотворных богословских тем, таких как судьба прекрасного, только что сотворенного и спасенного от грехопадения мира Переландры. Но в конечном счете форма здесь не менее важна, чем содержание. Льюис убедительно доказывает возможность рассказывать такие истории, которые ниспровергнут истины сегодняшнего дня и покажут, что те — всего лишь тени и дым. После Второй мировой войны свершилось великое отступление британской культурной элиты от евгеники; идеи и ценности, бывшие еще недавно в моде, как выяснились, могут оказаться отвергнуты на глазах одного и того же поколения. В какой мере Льюис сыграл роль в этом перевороте, нужно еще будет прояснить. Но потенциал его аргументации очевиден.

В период с 1938 по 1945 год Льюис выходит далеко за пределы монастырских стен университета и превращается в крупную величину в сфере богословия, литературы и культуры. Он продолжает публиковать академические труды, такие, как «Предисловие к „Потерянному раю“», но одновременно утверждается в роли публичного интеллектуала, постоянно присутствующего в СМИ. Не за горами, очевидно, и всемирная слава. Разве может что-то пойти не так?

Увы, вскоре выяснилось, что многое может пойти не так. И не только может пойти, но и пошло.

К 1945 году Льюис сделался знаменитостью. В академическом мире Британии статус ученого определяется несколькими параметрами, включая количество и значимость публикаций. Высший знак отличия для исследователя в области гуманитарных наук — избрание в Британскую академию. Льюис достиг этой вершины в июле 1955 года. Но в глазах биографов этот знак окончательного академического признания был полностью заслонен признанием со стороны иного рода аудитории.

8 сентября 1947 года фотография Льюиса появилась на обложке журнала Time, заявившего, что этот «автор бестселлеров» и «популярнейший лектор [Оксфордского] университета» является также «одним из самых влиятельных апологетов христианства в англоговорящем мире». «Баламут» покорил и Англию, и Америку (Америка, заметим, не слышала выступлений Льюиса по ВВС). Первый абзац статьи передает весь ее тон: ученый из Оксфорда, со своими причудами и странностями, «приземистый крепко сбитый человек с обветренным лицом и громким голосом» — внезапно оказался наиболее востребованным[533]. Можно ли рассчитывать на новые бестселлеры? Time предупреждает взволнованных читателей, что придется потерпеть: «В ближайших планах у него не значатся „популярные“ книги, ни художественные, ни богословские».

Эту статью в Time за 1947 год вполне можно считать поворотным моментом — она обозначила выход Льюиса к более общим культурным темам и в то же время распространившееся вширь внимание к его произведениям. Но Льюис был плохо подготовлен — как по характеру, так и организационно — к тому взлету славы, что начался еще в 1942 году. Известность принесла ему и хвалу, и порицания; личная жизнь, которую Льюис всегда тщательно оберегал, тоже сделалась публичным достоянием. Его обсуждали в британских газетах, порой рисуя такие портреты, в которых невозможно было узнать оригинал. Толкина особенно повеселило упоминание «аскетичного мистера Льюиса» — он прекрасно понимал, как мало общего «аскетизм» имеет с Льюисом. Заметка появилась в тот самый день, когда Толкин рассказывал сыну, как Льюис «разделался с тремя пинтами в один присест». Сам Толкин воздерживался от спиртного, поскольку наступил Великий пост, пора, когда большинство христиан ограничивают себя в земных радостях, — но только не Льюис[534], ворчал Толкин.

Хлынули письма от поклонников и критиков, требовавших немедленного и исчерпывающего ответа и на существенные, и на банальные, и на совершенно неприличные вопросы. Уорни, словно галантный средневековый рыцарь, поспешил на помощь брату. С 1943 года он двумя пальцами на своей видавшей виды машинке Royal отстукивал ответы на разбухавшую корреспонденцию брата, зачастую не консультируясь с Льюисом о содержании писем. Позднее он подсчитал, что отпечатал двенадцать тысяч ответов. Уорни также изобрел хитроумную технику, чтобы избавляться от растущего числа много о себе понимающих людей, которым непременно требовалось поговорить лично с Льюисом по его домашнему телефону[535]. Согласно воспоминаниям Толкина, метод Уорни заключался в том, чтобы «снять трубку и произнести: „Канализация Оксфорда, отдел утилизации“ и повторять эту фразу, пока на том конце не повесят трубку». Однако растущая слава Льюиса за океаном имела и другие последствия, которые Уорни весьма одобрял: продуктовые посылки с давно забытыми деликатесами прибывали теперь регулярно от растущей армии богатых американских доброжелателей.

Факты указывают, что в ту пору тексты Льюиса находили отклик у многих американских христиан, как имеющих сан, так и мирян, что отражало изменившуюся культурную ситуацию в стране. Экономические кошмары 1920-х и 1930-х годов были позади, но поскольку в декабре 1941 года США вступили во Вторую мировую войну, вновь пробудился интерес к фундаментальным вопросам, вновь заговорили о Боге. Оживились религиозные издания, и на самом пике этой открытости религиозным вопросам зазвучал новый голос — голос авторитетный, убедительный и, главное, способный ответить на те вопросы, которые возникали у рядовых верующих.

Мощный апологетический тон творений Льюиса с радостью восприняли те, кому приходилось работать с паствой, терзаемой мучительными вопросами, которые подняла война, то есть в первую очередь университетские капелланы. Хотя академические богословы Америки не слишком высоко оценили размышления Льюиса, тем не менее факты указывают, что в целом они приветствовали тот новый уровень вовлеченности в религиозные вопросы, который он предложил читателю. Он давал предварительные ответы, наталкивавшие на дальнейшее обсуждение в семинариях и университетах.