Вдоволь налюбовавшись интерьером, я сосредотачиваюсь на огромном прямоугольном столе, за которым сидят девять воронов, хотя могли бы поместиться еще двадцать.

Эта девятка шумно спорит. Пальцы отца сжимаются на подлокотниках массивного кресла, когда он рычит:

– Кто защитит мою дочь, если это какая-то изощренная ловушка, Росси?

– Пожелай я убить Фэллон, давным-давно пустил бы кровь Мериам или заколол Зендею.

У меня перехватывает дыхание.

– Не смей угрожать моей паре! – Всполохи теней исходят от наручей моего отца, темные, как резное дерево, на котором он сидит.

– Я вовсе не угрожал, лишь напомнил, кому я предан. – Юстус говорит с хладнокровием человека, который в своей жизни не раз встречался лицом к лицу со смертью. – К слову, о преданности. Твоя дочь здесь.

Отец с трудом поворачивает голову ко мне, словно ему приходится задействовать всю силу воли, чтобы оторвать пылающий взгляд от Юстуса. Еще медленнее он поднимается, кожаные штаны скрипят, соприкасаясь с черной кожей обивки. Все вороны Шуркау одеты в черную кожу.

Единственный не облаченный в черное – Юстус Росси. Даже Габриэле щеголяет во всем черном. Хотя на его лице нет угольных полос, а уши заостренные, он отлично вписывается в компанию.

– Доброе утро, инон. – Отец вцепляется в спинку пустого стула рядом с собой и отодвигает для меня. – Отдохнула?

Я бросаю взгляд на другой край стола, где с мрачного лица на меня смотрят золотистые глаза. Очевидно, Лор по-прежнему не в духе.

– Да, дайи. – Я не утруждаю себя ответным вопросом. Его глаза налиты кровью, синяки под ними видны даже под угольными полосами. Вполне возможно, что он провел ночь, летая над океаном и оплакивая участь своей пары.

Устраиваясь на широком стуле, я оглядываю двух незнакомцев. Одна – женщина с резко очерченными скулами, коротко подстриженными седыми волосами, ее кожа на тон светлее стола; другой – мужчина с впечатляющей мышечной массой, глубоко посаженными глазами и внушительным носом, который идеально походит на железный клюв.

– Кажется, мы еще не встречались. Я Фэллон.

– Ниша. – Мужчина кивает, тусклый свет отражается от его совершенно лысого черепа.

Я улыбаюсь, затем поворачиваюсь к сидящей рядом с ним женщине, ее полные губы расплываются в улыбке.

– Мне жаль тебя разочаровывать, Кахол, – говорит она, – но твоя дочь ничего от тебя не унаследовала. Она вся пошла в Дею.

Усаживаясь обратно на место, отец тяжело сглатывает, лицо мрачнеет.

– Слава Морриган, – бурчит он.

– Я Айона. Полагаю, ты встречала моих сына и внука – Коннора и Рида?

– Встречала. Приятно с вами познакомиться.

– Это мне приятно, Разрушительница проклятий.

От прозвища у меня неприятно сводит живот. Не то чтобы я забыла о своей задаче, да как вообще можно забыть, когда на твоих плечах лежит судьба двух народов?

– Теперь, когда все представлены, стоит ли ознакомить Фэллон с планом Росси? – предлагает Айона.

Я переключаю внимание на дедушку, на нем свежая рубашка цвета облаков, покрывающих небо. Его волосы аккуратно уложены.

Имоджен откидывается на спинку стула. Она примерно с меня ростом, но плечи у нее шире, поэтому, в отличие от меня, на фоне гигантского стула она не выглядит коротышкой.

– Вы о плане Росси заколоть нашего короля?

Я в ужасе таращусь на Юстуса. Как он вообще до сих пор жив после такого предположения?

– Пожалуй, тебе следует сообщить Фэллон подробности, Имоджен. – Взгляд голубых глаз Юстуса скользит по воронихе. – Тем более что твой король не отбросил мою идею.

Глава 50

Я вздрагиваю. То есть как это? Моя пара не прочь получить кол в сердце?!

– Данте ждет, когда падут вороны. Едва это произойдет, он выползет из своей обсидиановой норы. – Юстус расправляет плечи, и только тогда я замечаю, что у него руки связаны.

– И вы предложили обратить мою пару в камень? – Голос пронзительный от нервов, и хотя ногти у меня не способны превращаться в железные когти, мне кажется, я могу в щепки разнести стол, за толстый край которого хватаюсь. – Никто не будет протыкать Лора!

Я чувствую по мыслесвязи, как моя пара улыбается, и перевожу сердитый взгляд с Юстуса на Небесного Короля.

Какого хрена ты ухмыляешься?

Он цокает языком.

Пусть только посмеет напомнить мне о чистоте речи, и я…

Я радуюсь: выглядишь так, будто готова ради меня перевернуть весь мир.

Скрипит стул, на котором ерзает отец.

– Я согласен с дочерью. План Росси безумный. Безумно даже то, что вы вообще его обдумываете.

Я оглядываю сидящих за столом: Киэна, Эрвина и двух других мужчин, имена которых мне еще предстоит узнать.

– Почему, кстати, вообще все его обдумывают?

– Не все. У Росси нет ни моей поддержки, ни Кахола. – Имоджен буравит взглядом четырех членов Шуркау, которые отказываются признавать нелепость дедушкиного плана.

– Фэллон, мы с тобой оба понимаем… – Юстус выдыхает уголком рта, сдувая прядь, упавшую ему на левый глаз, – …что Данте не покажется из туннелей, пока не падут вороны.

Мои зубы так сильно сжимаются, что челюсть пронзает болевой укол.

– И вы предлагаете организовать их падение? – Неудивительно, что отец кричал на него, когда я вошла.

– Я предложил собрать их всех на поле битвы. Затем один из нас – будь то Бронвен, я или ты – вонзит в Лора обсидиановый клинок и превратит его народ в статуи. Габриэле доставит новость Данте, ты освободишь Небесного Короля, но он не станет пробуждать свой народ до тех пор, пока Данте не выйдет из туннелей.

– Когда он окажется на открытом месте и в пределах твоей досягаемости, поскольку, по-видимому, именно ты должна его убить, инон, иначе Котел не откроется, – отец бросает взгляд на своего брата, грудь которого вздымается от вздоха, хотя он не имеет отношения к предсказанию, – Лор нас пробудит, и мы уничтожим его охрану и сторонников, пока ты сосредоточишься исключительно на онос дуффеен.

Могу предположить, что онос дуффеен – отнюдь не комплимент.

Я рад, что Ифе не успела научить тебя любимым ругательствам твоего отца. – Довольный голос Лора настолько контрастировал с мрачным тоном разговора за столом, что мне даже не удается найти в себе силы ухмыльнуться (у моего отца есть любимые оскорбления!), не говоря уж о том, чтобы спросить перевод.

Но, вероятно, спрашивает Габриэле, поскольку Ниша широко ему улыбается и объясняет:

– Это означает «испражнение ануса».

– А вдруг и я превращусь в камень? – замечаю я. – В конце концов, я тоже ворон.

– Если бы эта часть тебя была раскрыта, ты бы сильно мучилась под землей, – отвечает Юстус.

– Она и так