говоря, не собиралась столь явно демонстрировать свою обиду, однако внезапно она с особой остротой ощутила свое одиночество в придачу ко всем своим прочим чувствам, а также к этой треклятой книге. А ведь виноват-то во всем, черт возьми, пославший ее сюда Бастиан – так какого же дьявола, спрашивается, он не звонит? Она прекрасно помнила и понимала, откуда взялись вскипающие в ее душе обида и раздражение, и знала, что дело, разумеется, не в самом факте звонка, а в разговоре с разумным и любящим ее человеком без какого-либо негатива или же скрытых намерений. Черт подери! Она приложила все усилия, чтобы подавить в себе желание устроить Бастиану хорошенькую трепку.

– Прости, я звоню совсем не для того, чтобы показать, какая я сука.

– Это, что-то новенькое.

Ханна про себя устало улыбнулась. Ей действительно не хватало Бастиана. Где-то там, в Дании, он откашлялся. Голос его стал звучать мягче, с большей заботой.

– Я и в самом деле чувствую себя виноватым за то, что давно с тобой не связывался. Зато я много о тебе думал. Как у тебя дела?

Ханна постаралась излагать не особенно драматично.

– Если откровенно, то дела довольно плохи.

– Что, творческий застой? Тоска по родине?

– Плюс покушение на меня со стороны предполагаемого убийцы, который после этого покончил с собой, а также то, что все, кого я здесь встретила, вдруг разом перестали мне доверять, и еще вот этот Йорн, который рыщет здесь, пытаясь бог знает каким способом заставить меня провалиться с идеей написания моего детектива. Правда, сейчас он наименьшая из всех моих проблем. Фактически он даже… кое в чем помог.

На другом конце линии наступила тишина. Ханна не слышала даже дыхания собеседника.

– Алло, ты здесь?

Молчание. Осторожное покашливание. Встревоженный голос.

– Да ты что! Покушение на тебя? Ты имеешь в виду, что?..

– Да, покушение.

– Но как?

– Меня вытолкнули из окна второго этажа, я потеряла сознание, и теперь моя рука в гипсе. Легко отделалась, но все же. Рука-то правая. Так что все это невесело.

– Кто тебя вытолкнул?

– Возможно, тот же, кто убил племянника Эллы. Но он перерезал себе вены возле футбольного поля, так что теперь угрозы не представляет.

Ханна заметила в своем рассказе о событиях некую внутреннюю динамику, и по мере того как взгляд на них становился более отстраненным, все складывалось в довольно-таки неплохой сюжет – вырисовывалась стройная история, которая поможет ей преодолеть все несчастья, свалившиеся на нее здесь. Когда она вернется домой, все это будет восприниматься ею как некое трагическое и в то же время бесподобно интересное происшествие, над которым можно даже позабавиться и, конечно, – данная мысль особо ее вдохновляла – использовать в своей будущей книге. Да, дома ей окажут квалифицированную помощь в работе над окончанием книги, возможно даже сам Бастиан поможет ей с набором текста, а нет – так всегда найдется какой-нибудь изучающий литературу студент, для которого подобное поручение будет делом жизни. Вполне вероятно даже, что этот чертов детективный роман и можно будет закончить за объявленный месяц. Ханна вспомнила о том, зачем она, собственно говоря, позвонила Бастиану. Он обязан как можно быстрее переправить ее домой.

– Детали узнаешь, когда я снова окажусь дома. А сейчас мне бы хотелось попросить, чтобы ты мне немного помог с бронированием билета на самолет. Я бы, разумеется, и сама это сделала, однако когда у тебя работает только одна рука и учитывая, сколько там нужно всего впечатывать, а одновременно еще и держать кредитную карту и вбивать номер паспорта… А еще было бы просто здорово, если бы ты смог посадить меня на самолет еще сегодня вечером.

– Я бы действительно очень хотел помочь, вот только…

– Что «вот только»?

Ханна почувствовала некое смятение на противоположном конце линии.

– Все авиасообщение из Исландии и в нее закрыто. Разве ты не читала в новостях, что по всей Северной Европе движется холодный фронт? Все вокруг замерло. Это называют маленькой ледяной зимой.

Из Ханны как будто выпустили весь воздух.

– Но что же?.. Почему?..

– Пишут, что это самая сильная снежная буря в Исландии за последние годы. Да ты, наверное, и сама это заметила?

Ханна совсем пала духом. Ей пришло в голову, что с момента приезда сюда она еще ни разу не читала никаких новостей.

– И… Это надолго?

– На неопределенное время.

Не сказав больше ни слова, Ханна повесила трубку. Она посмотрела на снег, который, как она только сейчас заметила, не падает, кружась, на землю, а с силой хлещет в стекло. Окно превратилось в крошечное отверстие с видом на огромный серовато-белый мир, и Ханна не имела ни малейшего представления о том, когда сумеет из него выбраться.

В залитой оранжевым светом от искр камина гостиной было тепло и пахло свежесваренным кофе. Когда Ханна вошла, Элла улыбнулась. Сидя на своем обычном месте на диване, закутавшись в плед, она кивнула Ханне столь же мило и непринужденно, как и в вечер ее приезда сюда. Ханне не оставалось ничего иного, как попробовать вписаться в ситуацию. Усевшись, она налила себе кофе. Он оказался горячий и крепкий.

– Ты слышала о Гисли?

Ханна вопросительно посмотрела на Эллу. После их неловких ночных объятий и до момента отхода ко сну Ханна так и не решилась посвятить Эллу в трагические обстоятельства новой смерти. Элла кивнула и написала на страничке маленького блокнота:

– Соабщение от Вигдис. Виктор пазвонил им сегодня ночью и рассказал.

Ханна наклонила голову и отпила немного кофе. Ей не хотелось рассказывать, что она присутствовала при том, как нашли труп Гисли.

– Как же это трагично. Подумать только, окончить свою жизнь подобным образом… В полном одиночестве.

Элла с горячностью замотала головой, схватила ручку и принялась писать:

– Он это заслужил. Накозание за то, что убил Тора. И за то, что зделал с табой.

Элла пририсовала кислую рожицу, вызвав у Ханны улыбку. Она не винила Эллу за отсутствие симпатий к убийце ее племянника, хотя обе смерти выглядели бессмысленными и трагическими. То, что Элла считала смерть Гисли своего рода воздаянием за его нападение на Ханну, было проявлением заботы старой дамы о ней, что Ханна, несомненно, оценила. Она решила оставить эту тему и перейти к другой – может даже, куда более болезненной.

– По поводу сказанного тобой вчера, что или я должна прекратить заниматься этим делом, или съехать от тебя… Я прекрасно тебя понимаю. Все это так болезненно… Прости, если мое внимание к этому делу показалось тебе провокационным, обидело тебя.

Элла кивком подтвердила, что извинения приняты, и сделала рукой отрицательный