Я отрицательно покачал головой:

— Только рифмованные.

— Ясно, и размер твоих стихов либо ямб, либо хорей. — Утвердительно сказал Евгений.

Я, смутившись утвердительно кивнул.

— Да ты не смущайся, все так начинают, это территория ремесла.

Евгений замолк, казалось, он потерял интерес к разговору. Молчание прервал я:

— А вы к какой части себя относите? — спросил я.

Евгений налил себе и Доду вина, отхлебнув глоток сказал:

— Отношу себя к стихотворцам и нужно, справедливости ради, сказать, что я неплохой стихотворец, поднаторел в этом деле, более того, стал мастером и даже в чем-то непревзойденным, таких как я единицы, но называю я себя, как все, поэтом. Надо сказать, я несколько раз ощущал себя рупором и это было необычное, непередаваемо прекрасно, когда начинаешь писать что-то заранее продуманное и вдруг пишешь совсем другое, слова возникают сами собой ложатся строками на бумагу и в результате появляется нечто совершенное, совсем не похожее на мою задумку, да и на все, что я писал прежде и главное, все это произошло как бы без моего личного участия. Так вот, эти творения я никому не читал и нигде не печатал, хранил, как реликвию. Со временем эти состояния приходили все реже и реже, а потом и вовсе прекратились. — Евгений замолчал, отхлебнул вина, безучастно смотрел на горизонт, очевидно, воспоминания захватили его. Потом сделал еще глоток вина и продолжил. — Недавно перечитывал Евангелие от Матфея и совершенно по-другому увидел притчу о талантах, раньше я никак себя не отождествлял с третьим рабом, а на самом деле я и есть он. Жаль, годы ушли, а вот с тобой, Саша, может все произойти по-другому. Дез говорил, что ты пишешь, и настаивает, чтобы я что-то твое прочел и высказал свое мнение, я согласен, особенно после сегодняшнего, но, чтобы предметно говорить, мне необходимо тебя послушать, читать твои творения я не хочу и не буду, а послушать, почему бы и нет, но только не сегодня. Сегодня я могу только говорить и то заплетающимся языком, а послезавтра утром я уезжаю и у меня уже даже есть билет, так что у нас с тобой всего только завтрашний вечер или когда-нибудь потом, так что приходи завтра, а я постараюсь быть в форме, Дезик надеюсь, мне в этом поможет. Я хочу, чтобы ты знал, мне много раз приходилось иметь дело с молодыми литераторами, поэтому я уверен, у твоих творений есть недостаток — общий недостаток начинающих — отсутствие профессионализма, а это значит, что вся эта литература доморощенная, что есть плохо или очень плохо, хорошего у начинающих я не встречал, может, не повезло, кто знает. — Евгений замолчал, потом, подумав продолжил: — Профессионализм приобретается исключительно обучением и практикой, которые проще всего осуществляются под руководством учителей, знающих толк в нашем деле. Я это к чему веду, если хочешь стать недоморощенным, а настоящим профессионалом — иди в институт, а я тебе помогу. — Увидев недовольство на моем лице, добавил: — Да не кривись ты так, я не собираюсь тебе протежировать, в литературе и не только в ней, хватает бездарей, так что о моей протекции речь не идет, это принципиально, а вот помочь обратить на тебя внимание — это в моих силах. Понимаешь, мне Дез говорил о твоем отношении к обучению поэзии, что поэт не должен конструировать стихи умом, а писать их сердцем или чем-то там еще и по моему убеждению, это может иметь место и такие люди временами появляются, но потом в большинстве своем исчезают и причем бесследно, предварительно доведя свою жизнь до полного разрушения, и хорошо, если только свою. Это, я должен сказать, закономерно. А почему, спросишь ты, а я тебе отвечу. Литература вообще, а поэзия в особенности, увы, не кормит, она сама содержанка, и для того чтобы жить, хотя бы на уровне существования, нужно работать, так сказать, добывать хлеб насущный, а работать где-то на заводе или в поле и писать хорошие стихи — это трудно, но возможно, только тогда ни на что иное не останется ни времени, ни сил, и все бы ничего, если бы это иное не было, собственно, самой жизнью. Потом неизбежно наступает момент, когда этому поэту-работяге нужно определиться, кто же он на самом деле, поэт или работяга, и третьего не дано. Конечно, можно сохранить статус-кво, но из этого героя со временем обязательно уйдет поэзия и потенциально хороший поэт станет просто работягой, нет, он будет время от времени что-то сочинять, иногда это будет что-то более-менее стоящее, но чаще — поздравления близким людям к дням рождения или значимым событиям. Положим, поэт-работяга выбрал — буду поэтом, безусловно, это высокий выбор, но на что этот поэт будет жить? На гонорары? А кто его напечатает? Кто его допустит до этой печати, этого никому неизвестного доморощенного рифмоплета? Я тебе отвечу — никто! Такой путь ведет в тупик и ступивший на него, какой бы он не был распрекрасный поэт, досрочно заканчивает свое жалкое существование, будучи безвестным, всеми брошенным пьяницей с загубленной семьей, с букетом болячек и хорошо если помрет в кровати, а не обоссанный где-то под забором, а все потому, что в современном обществе путь к успеху ему закрыт. Дезик еще о тебе говорил, что ты не считаешь нужным где-то печататься, что пишешь в ящик и тебя это устраивает, ты действительно так думаешь?

Я утвердительно кивнул головой.

— И считаешь, что выбранный тобой путь приведет к успеху и ты станешь настоящим поэтом?

Я пожал плечами. Евгений замолк. Молчали все.

— Мне твой путь напоминает движение этакого странника по бездорожью. Снега намело покалено, ветер дует ему в лицо, снег сменяется дождем, дождь зноем, а он продолжает идти вперед, прокладывая свой путь, на нем он встречает иногда радости, а чаще невзгоды, осложнения и так непростой жизни. В начале пути странник чувствует в себе избыток энергии, силы, готов горы свернуть.

Потом энергия растрачивается на преодоление пути, а чаще на пустяки, ее становится все меньше и меньше, но странник продолжает идти и какое-то время ему помогают завышенная самооценка и самолюбие, но всевозрастающее осознание беспросветности все чаще и чаще пытается внести коррективы, но это ему не всегда удается, мешает водка и потребность в ней все увеличивается. Идти