шел не тем путем, занимался нелюбимым делом, старался делать это честно, не увиливая, и чем старше я становился, тем больше энергии и сил от меня оно требовало. Поэзия постепенно, но достаточно быстро переместилась на второй, а затем и на третий план. Естественно, говорить о каких-то творческих успехах не имеет смысла. В моей душе место поэзии заняла тоска и там обосновалась на всю оставшуюся жизнь. Каким категорически неприемлемым для меня тогда казался официальный литературный путь, а ведь все сложилось бы по-другому, если бы литература стала для меня не хобби, а главной и единственной профессией. Иногда задумываюсь, действительно ли я этого не понимал, или подсознательно всё-таки понимал и боялся, а боялся чего? Со временем и на этот вопрос появился ответ — я не любил играть ни в какие игры, потому что очень болезненно воспринимал проигрыш. Я понимал свою уязвимость и мне казалось, что может случиться такой проигрыш, которому ничего не стоит раздавить, уничтожить меня. Я теперь понимаю, что поступление в литературный вуз невольно воспринималось мной как некая игра, в которой я, учитывая уровень моих знаний, мое отношение к учебе, обязательно бы проиграл и это был бы крах моей самооценки. Возможно, не отдавая себе отчета в этом, я убедил себя, что учеба вредна для настоящего поэта и с этим убеждением прожил всю жизнь? Сейчас, спустя многие годы, трудно это утверждать с уверенностью, но что-то во мне подсказывает, что так оно и было.

После окончания школы я подал документы со скромными оценками в горный техникум, и вследствие хронического недобора без труда сдал вступительные экзамены и был зачислен. Все лето по вечерам мы встречались с Додом на глее, о многом говорили, иногда спорили и стали если не друзьями, то хорошими приятелями. Однажды, в последние дни лета, я поднялся на глей и увидел Дода, живо беседующего с сухощавым мужчиной неопределенного возраста, с острыми колючими глазами. Это был его друг, поэт по имени Евгений, или, как его Дод именовал, Женька. Окинув меня быстрым взглядом, Евгений протянул руку. Я назвал себя.

— Вот и познакомились, а то мне Дод все уши прожужжал, расхваливал тебя как ныне проблемного, но в будущем великого поэта, и зная, что я очень не люблю читать чужие стихи, а это о многом говорит, просил тебя послушать. Я обещал и обязательно это сделаю, но не сегодня, сейчас я хочу не слушать, а говорить, тем паче, что мы с Дезиком изрядно выпили. Кстати, он говорит, что ты, как и он, видишь какое-то фантастическое небо? — с легкой иронией в голосе спросил Евгений.

Я утвердительно кивнул.

— Так вот, я тоже хочу посмотреть, а потом задать тебе несколько вопросов. Ты не возражаешь?

Получив мое согласие, довольный Евгений, потер ладони:

— А пока давайте выпьем за встречу.

Дод налил вино в два стакана и они, чокнувшись, выпили.

— Да, давненько я здесь не был, казалось, ну что тут особенного, кроме, конечно, терриконов, все вокруг серо и пыльно, даже небо и то кажется присыпанным пылью, и, тем не менее, мне здесь хорошо и я отлично тебя Дез понимаю. Как и ты, я тоже приезжал бы на лето сюда, вместо всяких курортов и морей. Здесь чувствуется природная мощь, терриконы не кажутся рукотворными горами, они напоминают мне живых огромных сказочных чудовищ, извергающих дым и пламя, которым нет до человека никакого дела, а если им будет нужда, они этого человека растопчут, сожгут и не заметят.

Солнце подкатилось к краю земли и началась фантасмагория. В этот раз все происходило по-иному, в углу неба появилась маленькая светящаяся точка, она быстро увеличивалась, появлялись расплывчатые очертания причудливых форм, картина быстро разрасталась и закрыла собой весь небосвод. По небу в разных местах появлялись удивительные, но ранее знакомые существа, я их назвал для себя образами, они приветливо улыбались мне и как бы приглашая к себе. Эта непередаваемая словами игра не только красок, но и удивительных причудливых образов, которые перемещаясь переходили друг в друга, исчезали и появлялись вновь, все это жило менялось и своим видом возбуждало не ослабляющий восторг и радость. И вот наступила кульминация, я почувствовал, как невидимая добрая сила осторожно подняла меня в небо. Как бы со стороны я видел, как превращаюсь в бестелесный образ и становлюсь таким же, как остальные, и эти остальные образы принимают меня, окружают и я ощутимо чувствую их ко мне любовь. Я знал, что они готовы на все ради меня и я чувствовал, как во мне зарождается и растет ответная любовь к ним, ставшим близкими и дорогими для меня, я физически ощущал, как счастье переполняет меня и заполняет все вокруг. Вначале тихо, а потом все громче и громче звучит чарующая музыка. Счастье! Я закрыл глаза и покачиваемый волнами музыки почувствовал, как из-под век катятся слезы радости. Внезапно образы-существа вдруг стали по очереди входить в меня, в мое сердце, в душе творилось нечто необыкновенное, я внутренним зрением видел, как образы, переплетаясь друг с другом, превращались в слова, слова — в стихотворные строки. Это были дивные, неземные стихи, они звучали во мне, сопровождаемые волшебной музыкой, проникали в каждую мою клеточку и оставались там, я ощущал свою отстраненность и непричастность к этому волшебству и то, что я чувствовал, возможно, чувствует бумага, на которой записывает свои стихи поэт.

Солнце ушло за горизонт, прощальный зеленый луч прочертил небо, и оно стало быстро терять свою фантасмагоричность и наконец превратилось в обычный темно-серый небосвод. Увы!

Дод дрожащей рукой разливал по стаканам вино. Евгений, не отрываясь смотрел на холст, на котором только что Дод изобразил картину, отдаленно напоминающую виденное мной, и она была необыкновенной, казалось, что в ней все живет. Евгений закрыл глаза ладонями и молча покачивался из стороны в сторону, а когда отнял ладони и опять взглянул на холст, его ужасу и возмущению не было предела. Дод не спеша скребком счищал с холста краски. Евгений с гневом набросился на своего друга, пытаясь вырвать из его рук холст.

— Что ты наделал! Уничтожил настоящий шедевр! Я не могу в это поверить, или я сошел с ума? Как ты мог, варвар?!

Евгений с кулаками подступил к Доду и, если бы не мое вмешательство, трудно сказать, чем бы все закончилось, тем более