к примеру, поэзия и государство. Понятно не всякие стихи нужны государству. Я думаю, с его позиции все стихи можно поделить на три группы: полезные, вредные и бесполезные. Поэтов, пишущих полезные стихи, государство всячески поощряет, для них создаются объединяющие структуры типа нашего Союза писателей, через которые государство поддерживает этих поэтов материально, дает специальные льготы — дома отдыха, дачи, творческие командировки и т. д., я уже не говорю об издании их произведений за которые оно платит этим поэтам гонорары и немалые, другими словами у них «зеленая улица». Резко противоположное отношение к литераторам, пишущим вредные стихи. Государство их не только не поддерживает, но всячески притесняет и уж, конечно, ничем не помогает. Более того, оно из идеологических соображений все делает, чтобы их произведения не увидели свет, поэтому для них закрыты двери издательств. Это только некоторые из способов притеснения. И наконец третья группа. Для государства она не представляет никакого интереса, ее поэтов оно вроде бы не замечает, но пристально следит за ними с тем, чтобы вовремя пресечь их переход во вторую группу, а в первую — пожалуйста. Я понятно говорю?

— Понятно и я, если можно, продолжу твои рассуждения.

Дод утвердительно кивнул головой.

— Так вот, у нас любое учебное заведение — государственное, и поэтому государство делает все, чтобы люди, прошедшие в них обучение максимально приносили ему пользу. Говоря о поэтах, государство готовит только поэтов первой группы, а не второй и совсем уж не третьей группы. И, я так понимаю, оно их не только грубо отесывает, но подвергает более тонкой обработке, а точнее, меняет их сознание в результате чего они становятся идеологическими борцами, бойцами за интересы государства. Конечно, государство передает студентам определенные специальные знания, ведь оно заинтересовано в профессионализме поэтов как литераторов, но для конкретного поэта не слишком ли высока цена такого обучения. Я считаю, что здесь для вольного поэта, а поэт, если он невольный, то он и не поэт вовсе. Так, что в профессиональной подготовке литераторов я вижу больше минусов, чем плюсов для настоящего поэта. Лично я для себя решил, что нужно жить, работать, познавать жизнь, у нее учиться, учиться слушать свое сердце и это главное, а то, что называют мастерством, со временем придет само.

— Твоя по-юношески максималистская позиция вполне понятна, — прервал меня Дод, — и она, как всякий максимализм, несовершенная, односторонняя и поэтому легкоуязвимая, можно спорить, но это бесполезно. Давай посмотрим на поэзию и поэтов с другой стороны. Для любого творящего человека поэта или художника очень важно, чтобы его знали, читали, слушали, а для этого он должен выставлять свои творения, ему нужна аудитория, без этого никак, это все равно, что горящая под черным колпаком свеча, кому она нужна. В этой связи, если ты думаешь, что отнесешь свои стихи в издательство и их тут же напечатают, то ошибаешься, какими бы хорошими они небыли эти творения человека с улицы, просто так их печатать никто не станет потому что ты, во-первых, не член Союза писателей и, во вторых, тебя никто не рекомендовал, а без этого никак нельзя.

— Что значит — рекомендовал, зачем? — удивленно спросил я.

— Э-э, да ты не в курсе! — Озабочено произнес Дод и после паузы продолжил. — Рекомендация — штука серьезная, это значит, что, тот, кто тебя рекомендует, берет на себя ответственность за идеологическую выдержанность твоего творения и подтверждает его литературную ценность, другими словами, выступает на твоей стороне, а это кроме ответственности еще и личное время, и нервы, и усилия, причем немалые, хотя бы потому, что поэтов много, а издательств мало, а самое главное, они у нас все государственные, а это значит, что они блюдут государственную идеологию. Как ты думаешь, много найдется профессиональных литераторов, которые будут поддерживать, будут проталкивать тебя, бороться за тебя? — и посмотрев на меня, добавил: — Совершенно верно, нет! Безусловно, такие люди есть, но их очень мало. Остается рассчитывать только на себя, а это значит обивать бюрократические пороги, заручаться поддержкой членов Союза писателей, и желательно маститых, а еще популяризировать свои творения, выступать перед аудиториями, принимать участие в различных литературных мероприятиях типа литературных вечеров, короче, делать все, чтобы тебя заметили, о тебе заговорили критики и при этом говорили необходимо. Все это тяжело, отнимает много сил и времени и, главное, этот тернистый ухабистый путь не имеет никакого отношения к поэзии. Многие талантливые поэты, встав на него, не выдерживали нагрузок и сходили в безызвестность, хорошо, если при этом не теряли себя, но чаще всего, их удел жалок. В противовес этим борцам отнюдь не с ветряными мельницами, существовали, существуют и будут существовать литераторы как я говорил, первой группы, к которой ты относишься, мягко говоря, без симпатии, а напрасно. Они если не от всех, то, по крайней мере, от многих искусственных, придуманных на пустом месте, а иногда и абсурдных препятствий автоматически освобождены. Прошедшим через литературный вуз создаются условия для вхождения в литературную среду через различные студенческие объединения, журналы, литературные мероприятия типа встреч с читателями или с маститыми литераторами, и это только малая часть.

Дод замолчал. Воспользовавшись паузой, я возразил:

— Печататься или не печататься — для меня не имеет никакого значения, я знаю одно, что по описанному тобой пути я не пойду, это не мое, для меня внутренняя свобода, возможность говорить и писать без оглядки только то, что я на самом деле хочу, — это самое главное, а остальное ерунда. Я пишу и буду писать для себя, а печатать или нет, как получится.

— Ты считаешь, писать для себя или, что все равно, в ящик стола — удел настоящего поэта. Я правильно тебя понимаю?

— Да!

Дод молчал, пил и курил, и мне говорить не хотелось. Докурив папиросу, Дод погасил окурок каблуком и не глядя на меня, сказал:

— Ты заблуждаешься, но переубедить тебя сложно, я не в силах, только время все тебе покажет, но, боюсь, будет слишком поздно, поезд ждать не будет, правильнее сказать, не может ждать.

В дальнейшем я часто вспоминал эти слова Дода и с возрастом отношение мое к ним менялось.

Прошло время длиною в жизнь, настоящим поэтом я так и не стал, и дело тут совсем не в литературном образовании. Пытаясь найти ответ на вопрос, почему так произошло, я пришел к выводу, что всю жизнь