становится все тяжелее и тяжелее и наступает момент, когда жизнь заставляет сделать решающий выбор…

Дело в том, что совсем рядом, параллельно, пролегает широкая, укатанная дорога, ведущая в сторону его цели, и по ней идут другие путники и без особых усилий обгоняют его, а те, кто начинал одновременно с ним, уже далеко впереди. Встав перед выбором, странник понимает, что перейти на дорогу уже поздно, продолжать свой путь — сил нет, а двигаться надо, иначе замерзнешь и пропадешь. Остается одно — двигаться без цели, куда придется, а это, по большому счету, все равно, что стоять на месте. И какой вывод из этого следует, Санек? Правильно, хочешь быть настоящим поэтом, учись, чтобы поэзия стала для тебя и источником существования, и профессией, и самой жизнью, и только тогда ты пойдешь к своему призванию по единственно правильному пути, иначе никак! Это я так, в общем, по пьянке, на самом деле, прежде чем что-то конкретное тебе посоветовать, я должен послушать тебя и, как я уже сказал, это произойдет не сегодня, а завтра.

— Вот вы говорите дорога, а куда она ведет эта дорога? — спросил я.

— А никуда, Санек, никуда, это дорога совершенства, а у нее нет конца. На сегодняшний день только маленький участок ее протоптан, а дальше неизвестность, так что дойди до конца этого участка, а потом бреди по пояс в снегу или в чем там еще, пока не достигнешь чего хочешь, конечно, если ты достаточно для этого талантлив и амбициозен.

Евгений оступился и, если бы не мы с Додом, полетел бы вниз. Отдышавшись, продолжил:

— А вообще, Санек, колея — великая вещь, зря ее ругают, а ты подумай, тут есть над чем.

Мы медленно спустились к автобусу. Евгений плохо держался на ногах и шел исключительно благодаря Доду. Как всегда, автобус заурчал и, сияя окнами, сделал круг и уехал, увозя моих собеседников. Я стоял и смотрел вслед. Идти не было сил. Стало тяжело дышать. Я чувствовал, как со мной творится что-то неладное, на глаза набежали слезы, казалось, что сердце сжато грубыми ладонями и отчаянно пытается вырваться из этих тисков, но напрасно. Мне становилось все хуже, не хватало воздуха, перед глазами плыли черные круги, болела голова. Я понимал, что могу свалиться с ног и что надо куда-нибудь отойти. Сделав несколько шагов, я в изнеможении остановился у дерева и, опершись на его ствол, отчаянно пытался не упасть.

Перед глазами прошла моя жизнь и я как бы со стороны увидел всю ее никчемность, пустоту и абсолютную бесполезность. Жизнь ощутимо угасала во мне, удерживать ее не было сил, ослабевшая рука скользнула вниз по стволу, голова запрокинулась, последнее, что зафиксировало меркнущее сознание, — шум ломающихся под тяжестью падающего моего тела, ветвей кустов сирени, темнота, и тишина…

Не знаю, сколько я пролежал без сознания, место было малопосещаемым, да и мужское тело на весенней траве вряд ли привлекло бы внимание, не зима, а пьяными в наших краях никого не удивишь. Я очнулся и понял, что жив.

Медленно перед моим оживающим сознанием стала возникать сегодняшняя небесная картина, но при этом яркий живой зеленый луч заходящего солнца прочертил небосвод и остановился на моем лице, как бы убедившись, что я ожил, перекочевал на небо и оно вдруг взорвалось восхитительным разноцветным салютом, а в центре его появилась золотая точка, которая, двигаясь в мою сторону, быстро увеличивалась в размерах и наконец приняла очертания моего золотого ангела. Марина, звонко смеясь, протягивала ко мне свои ручонки, сжимая в кулачки и разжимая пальчики, ласково просила: «Не уходи, будь со мной, Шаса! Ты меня напугал. Не делай так больше!»

Полностью сознание вернулось не сразу, слабость долго не отпускала мое тело, я с трудом сел, затем, отдышавшись, встал, липкий пот слепил глаза, некоторое время меня качало из стороны в сторону, кружилась голова и, наверное, если бы не дерево, вряд ли я смог бы устоять. Эта болезненная неустойчивость довольно быстро прошла. Сознание стабилизировалось, и я почувствовал, как быстро меняется мое состояние, как быстро я становлюсь здоровым, сильным и энергичным. На сердце стало светло и радостно, казалось, все, что окружает меня, весь мир, все на свете существует для меня и это все я. Не от слабости, а так хотелось, я сел и, закрыв глаза, опершись спиной на ствол, просто наслаждался жизнью.

Домой шел не торопясь, на душе было празднично и немного грустно, легкий приятный весенний ветерок касался моих щек, очень хотелось жить и творить. Во мне росла и крепла уверенность, что все будет хорошо и правильно, и что я никогда не умру и буду жить всегда в этом мире, в гармонии с этим миром, как его вечная частица. Это было прекрасное, но, увы, как оказалось мимолетное и неповторимое, ощущение счастья.

На следующий день погода была ненастная, всю вторую половину дня шел дождь. Я со слабой надеждой на встречу всё же добрался до глея, но на нем никого не было, да и автобус еще не приходил. Рано. Я спрятался под навес остановки, прождал долго и напрасно, автобус так и не приехал. Как позже я узнал, в тот день машина сломалась, а так как на маршруте автобус был один, рейс отменили. Таким образом, встреча с Евгением не состоялась, нужно сказать, я не расстроился, даже испытал облегчение, это моя жизнь и мне не хотелось, чтобы кто-то вмешивался в нее даже с благими намерениями. С Евгением мы больше так не встретились.

Потом началась учеба в техникуме, и началась она, как в те времена было принято, с поездки в колхоз на уборку урожая. Оказалось, в нашей группе наряду с такими пацанами, как я были взрослые парни, успевшие поработать на шахте, а двое даже отслужили в армии. Вот эти двое и попытались навязать нам армейскую дедовщину. Была короткая, но определяющая драка, в результате у меня была рассечена губа, другие ребята тоже пострадали, но дедовщина в нашей группе умерла не родившись, единственное, что, от нее осталось, — за водкой в магазин ходили преимущественно «молодые», но это меня не касалось, вовремя рассеченная губа создала иммунитет.

Здесь в колхозе и началась моя новая жизнь. Нам выделил три комнаты в помещении бывшей конторы, где мы и жили по шесть человек в