Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А кто тебе сказал, что мы тут остановимся?
– Ну… Вы договоривались насчет комнат…
– Ага. Комнаты не помешают. На всякий случай. Только вот нас в них не будет.
– Ты хитрец, Дарон!
– А ты льстец, Олок, – расхохотался див Пимобат.
– Девчонку-то будете щупать?
– А что? Самому захотелось?
– Ну что вы, милорд! Природное любопыство! Вы же знаете, а кроме вашей дочери женщин не признаю!
– Да ладно? То-то я и смотрю, любопытный ты стал последнее время!
– Ну признайся, хороша ведь! Грех не пощупать! – граф пихнул Дарона в бок.
– Да ну тебя! – скривился тот. – Всю охоту сбил! Вон, разве только Рувор еще не знает, что я с ней пересплю!
– Ну, это вы обольщаетесь, милорд! – улыбнулась я. – Он-то как раз все отлично слышит!
– Точно, эрольд же! – Дарон поморщился. – Дали боги попутчиков – ни посрать, ни пошептаться без надзора.
Тут на улыбку пробило даже Исола.
– Хорошее настроение у вас, герцог, – сказал он. – Всегда бы так!
– Согласен! Вот и поросенок! Ешьте давайте, еще ехать и ехать.
Я сразу завладела огромным куском мяса и принялась уплетать его за обе щеки. Чуть насытившись, обратила внимание на воина, который посоветовал взять вина: он наблюдал за мной. Встретившись со мной взглядами, парень потупился и покраснел.
– Заканчивай смущать парня, Тандела, – хохотнул Дарон. – Бедняга не знает, куда глаза деть!
– Ыыыы, – ответили ему ржанием Олок и Исол.
Воин резво встал и шагнул к нашему столу:
– Ты что себе позволяешь, папаша? Я тебе не шкаф, чтобы меня обсуждать, и не шут, чтобы надо мной смеяться!
– Но-но, не горячись, – я встала, загородив дорогу к герцогу, и парень с удивлением обнаружил, что упирается носом мне в плечо.
Он смущенно отступил, а я сделала еще шаг вперед и добавила:
– И не пялься на меня!
К сожалению, все испортил Дарон, тут же одернувший меня:
– Тандела, что за манеры! Значит, вон тем крестьянам тебя разглядывать можно, а этому благородному воину – нет? Уважаемый, садись с нами, выпей! Я не хотел обидеть тебя!
Парень был красный как рак, но все же сумел сдержаться и сказал:
– Спасибо за приглашение, господа, но я лучше своим пивом давиться буду.
Герцог нахмурился и рыкнул:
– Садись, когда благородные господа зовут тебя, солдат! Я дважды повторять не люблю!
И, к моему удивлению, парень действительно сел. Как можно дальше от меня и див Пимобата, на самый край лавки, но сел.
– Меня зовут Дориан, милорды. Прошу простить мою дерзость.
– Не Дориан ли Слагающий Баллады? – спросил Дарон.
Парень тяжело вздохнул и обреченно склонил голову:
– Он самый, милорд.
К моему удивлению, Олок и Дарон одновременно загоготали еще громче, чем до этого, а Дориан снова густо покраснел и с тоской посмотрел под стол.
Прятал глаза? Или (я вздрогнула от внезапной догадки) рассматривал мои ноги?!
К моему удивлению, даже Рувор заглянул в окно – так ему захотелось посмотреть на стихоплета, присевшего за наш стол. Дарон хмуро глянул на него, и тот вернулся обратно – следить за кучей золота, что была насыпана в наши седельные сумки. Впрочем, едва он исчез, герцог сказал мне:
– Ешь быстрее, и сменишь Рувора.
Я кивнула и с новым рвением заработала челюстями. А аристократы тем временем угощали Дориана вином и пивом. Тот не отказывался, и даже на некоторое время перестал пялиться под стол, что меня чуть успокоило. Пока Олок уговаривал сочинителя баллад не обращать внимания на то, что кувшин заканчивается, а пьет он один, прикончить еще один стаканчик, я доела одну ногу, взяла вторую и встала.
– Уже? – удивился Дарон, еще не разобравшийся с первым куском.
– Угу, – кивнула я и вышла на улицу.
Рувор сидел на крыльце и бдительно посматривал за парнишкой, кормящим лошадей. Я протянула ему ногу:
– Будешь? Или можешь туда идти.
– Спасибо! – он вцепился в свинину крепкими зубами. – Я пока что с тобой посижу. Никогда не видел других эрольдов.
– Ну, я далеко не типичная эрольдка.
– Это я уже понял. Ты выглядишь как настоящая женщина. Не эти… Мышцы… шея, запястья – все очень мощное. Ой, извини, я не хотел тебя обидеть!
– Я в курсе, как я выгляжу, – улыбнулась я. – И ни капли этого не стесняюсь. Я прежде всего – воин. Немногие могут сравниться со мной в бою. Сейчас для меня это главное.
– Сейчас?
– Да. Потом я вырасту и захочу замуж. Тогда и подумаю о красоте!
– Все-таки волосы тебе надо отпустить! С ними о красоте думать уже будет не обязательно!
– Олок говорил что-то похожее. Считаешь, это так важно?
– Конечно! Судя по всему, у тебя они зеленые. Сразу говорят о происхождении.
– Я не считаю, что эрольды – это образец красоты и идеал для подражания. Большая часть эрольдов ни о чем, кроме себя, не думают.
– Как это?
– Бессмертие и вечная молодость, вкупе с отшельнической жизнью в Вечном лесе, сыграли с нами дурную шутку. Мы не старимся, но и не живем. Чуть повзрослев – начинаем опасаться боев. Сколько ты видел эрольдов из Леса в армиях? Ни одного. Ибо боятся смерти.
Рувор фыркнул:
– Ну, я не боюсь смерти! Один-то есть!
– Ты молод. Повзрослеешь – поймешь.
– Да ты сама говоришь, что еще дите!
– Да. И я тоже. Взрослые эрольды выбирают отшельничество. Или невероятно осторожны.
– Сказки! Моя мать дважды с оружием в руках дралась за мою жизнь!
– Всего дважды? Спокойно у вас было. Моя даже не считала. Но обе они в конечном итоге нас бросили.
– Не смей говорить плохо о моей матери! – рыкнул Рувор и вскочил.
Я, удивленная такой импульсивностью, тоже встала, чуть ли не быстрее его:
– Э-э-э! Остынь, малыш! – предупредила я его. – Я ничего такого не говорила! Ты сам сказал, что она вас с отцом бросила!
– Да пошла ты! Мало ли, что я сказал им! – он мотнул в сторону таверны, из которой доносилась похабная песня в исполнении сочинителя баллад.
Ого, подумала я, наблюдая за удаляющейся к коням спине Рувора. Парнишка-то обиделся. Соврал про мать, что ли? Да и этот пренебрежительный жест… Не любит людей? Я прислушалась к балладе Дориана и вздохнула. Определенно, если он писал о собственных похождениях, он был как минимум двужильным. Зачем бойцу, раненному дважды при штурме замка в разгар боя, «предаваться ласкам» с одной из служанок, мне было непонятно. Нетерпячка, что ли? А-а, «долгие одинокие ночи». Понятно. Хотя если это все-таки автобиография, такому парню надо здорово постараться, чтобы его ночи были одинокие.