паутиной сомнений, сбили с намеченного пути, упоили желанием вернуть вам Карюху и отправить из города. Все было донельзя глупо, потому что она не знала дорогу. Мысли Аньки медленно отравляли ее, и, в конце концов, убили, – Затылок Философа не шевелился, звуки голоса плавали, как туманная дымка, превращаясь в слова и застревая в ушах Малкина.

– Да, я недооценил Аньку, – с сожалением вздохнул парень, откровенно признавая свою ошибку.

– Не раскаивайся, – голос Философа презрительно хихикнул, отдавал икотой и даже отрыжкой. – Она сразу убила б тебя, как только ты оказался бы без меча. Она должна была действовать, а не копаться в своих мыслях. Мысли всегда бесполезны и губительны.

Ванька не отрывал глаз от лысины мага:

– Ты умеешь вешать лапшу на уши, Философ. Надо отдать тебе должное. В этом ты преуспел. Заполонил все запахами крови. Перевертыши кличут тебя Великим. Только я разумею, что причина Анькиной гибели не в том, что ты объясняешь мне. – парень потер на животе красное пятно, след комариного укуса, и насупился. – Все намного проще. Никто из перевертышей не должен знать, даже догадываться не имеет права, что многое в их мире происходит не так, как хочешь ты. Никто не должен усомниться в тебе. Не правда ли, Философ? Анька оказалась близка к этому. Но, очевидно, среди перевертышей не она одна и не она первая. Когда с перевертышами не способна справиться твоя магия, ты насылаешь на них все, что есть в твоем арсенале. – Малкин всем телом качнулся к столу. – Ты утверждал, что перевернутость – это чистый лист. Но так ли? Ведь чистый он лишь до той поры, пока на нем не начинают проступать прописные истины.

Левая рука Философа легла на алмазный куб, сминая пальцами ткань, укрывавшую его. И в воздухе повисла гнетущая густая тишина. Даже люди под потолком перестали вращаться, постепенно приходя в себя от головокружения и какого-то дикого отупения. Их состояние было отвратительным. Обратись сейчас Ванька к кому-нибудь из них, вряд ли бы последовал адекватный ответ.

Правой рукой маг накинул на голову капюшон в виде колпака, голова повернулась лицом к Малкину. Но тот не увидел этого лица, оно было скрыто под капюшоном. Зато услышал, как Философ выпустил изо рта сноп негодующего голоса. Голос слепым зверем вырвался наружу, хлестким ветром метнулся по сараю, ударил в лезвие меча Магов и рассыпался тысячами расколотых звуков. Но тут же осколки подхватились и на этот раз забили уши голосом Философа:

– Твой рассудок вреден для тебя, он убийственен! Ты примеряешь на себя бесславную мантию жизни, а стоило бы возвеличить смерть! Духи смерти уже готовы принять тебя. Они пресытились запахами волчьей и собачьей крови. Им нужны новые запахи. Это запахи твоей крови и твоих друзей.

– Не разоряйся, Философ, – спокойно отрезвил его Малкин, понимая, что тот реально ничего не может сделать с ним, пока у него в руках меч. – Ты давно уже пытаешься накинуть свою кровавую мантию на меня с друзьями, да только все зубы обломал. Меч не дает тебе покоя. Маги прошлого не подпускают тебя к нему. Вот сейчас ты прячешь от меня лицо, боишься, что на нем я прочитаю твои страхи. Напряги мозги, Философ, загляни в свой куб, скоро сила твоей магии превратится в твое поражение.

Из-под капюшона раздался глухой звук, похожий на тихий короткий рык волка. Беспомощность перед магической силой меча выводила Философа из себя. Вслед за рыком вырвался досадливый металлический скребущий голос:

– Ты глуп больше, чем я думал, если не понял, что убивать своих приятнее, чем врагов, – приподнял ткань над кубом, запустил под нее руку и провел ладонью по алмазной поверхности. – Аньку убили горожане, они будут и дальше с удовольствием делать это, потому что, убивая своих, возвышаешься в глазах чужих.

Парень смотрел осуждающе. Что можно говорить в ответ, когда натыкаешься на перевернутую логику? Пожал плечами. Слов не было.

– Всегда все завершается смертью, и не важно, когда и как она приходит! – прозвучало, точно напильником по стеклу. Маг снял ладонь с куба, сжал ее в кулак перед собой, и продолжил скрипеть, окутывая дребезжащим голосом, как дымкой, сознание людей. – Те, кто это понимает, никогда не обратят внимания, что мир перевернулся, что земля закрутилась в обратную сторону, и время стало двигаться вспять.

– Говорю же, не морочь мне голову, – поморщился Малкин и ребром ладони провел по своей шее. – Достали твои заморочки. Как бы ни крутилась земля, я должен найти дорогу.

– Тебя не отпустит меч! Ему нужна кровь! Он еще не насытился, – утробно квакнул голос Философа. – Отдай его мне! Я дам ему много крови, он захлебнется ею, и тебе откроется дорога.

– Я не уверен, что это будет та дорога, которая нужна мне, – вскинул брови Ванька. – Нет. Сначала я сам поломаю голову над этим кроссвордом. Теперь я знаю, что ждать помощи неоткуда.

– Тебя ничему не научил бесславный конец Петьки Буриха, – хихикнул голос, вкрадчиво тонкой струйкой скользя по перепонкам парня. – Кроссворды были его страстью.

– Научил, Философ, научил, – усмехнулся Ванька. – Сейчас я понимаю, что ты спасовал перед Бурихом.

– Бурих был сумасшедшим! – резануло, будто звуком лопнувшего стекла, посыпавшегося осколками на пол. – Ты тоже сумасшедший. Тебя ждет такой же конец, как Петьку.

– Сам ты сумасшедший маньяк, – нахмурился парень. – Хватит сыпать угрозы, Философ, опусти моих друзей на пол! Нашел чем развлекаться. – Последние слова он произнес в пустоту, потому что свет в сарае вдруг исчез, и все вокруг поглотила тьма: и мага, и стены сарая, и все предметы.

Долго-долго пришлось всматриваться в потемки, но взгляд так и не пробился сквозь них.

Ничего не видя, Ванька попытался на ощупь найти стол, но быстро понял, что стол пропал. Пропали все предметы. Пропали стены сарая, пропал пол под ногами. И он топчется сейчас, непонятно где, среди густой травы. Некоторое время парень стоял в полном замешательстве. Кто бы подсказал, что предпринять и куда податься? Впрочем, в такой темноте двигаться куда-либо было совершенно бессмысленно. Малкин прислушался и через минуту выдохнул в темень, надеясь в ответ уловить чей-нибудь голос:

– Эй, где вы все?

Но ни голоса, ни шороха, ни движения воздуха в ответ. Тогда Малкин напряг связки и произнес громче:

– Вы оглохли, что ли?

И опять никакого шелеста. Ничего не оставалось, как до утра расположиться прямо тут, где стоял. Ванька примял траву и опустился на землю, двумя руками прижимая к себе меч. Долго еще прислушивался, но все вокруг как будто вымерло. Старался не заснуть, сопротивлялся дремоте, мотал головой, нащупывал рукоять меча, опасаясь какой-нибудь очередной подлости Философа. А сон наваливался незаметно, расслаблял, бросал в пустоту, оставляя провалы в сознании. Устало встряхнулся, через силу поднялся на