Определенно, Линн издевается надо мной. Старая сука.

– Не удивляйтесь, юноша. Есть масса книг, которые намникогда не суждено открыть. Разве от этого в нашей жизни что-то меняется кхудшему? Или к лучшему? И, скажу вам по секрету, это – последняя книга, которуюбы мне хотелось изучить подробно…

– Почему?

– Я рассказывала вам о своем возлюбленном…

– О том, который вернулся из Алжира?

– Нет, алжирец был раньше… О том, который не сталзнаменитым писателем… Он совал нос во все книги, ни одной не пропускал, бегалза ними, как бегают за юбками. Бывали времена, когда он не слезал со стремянкисутки напролет.

Линн коллекционирует странных типов – приходится признать.

– У него была аллергия на дневной свет, очень редкаяболезнь. Сложно любить человека, которого даже на улице не поцелуешь, разве чтов дело вмешается солнечное затмение… – Линн заговорщицки подмигивает мне.

– Но вам ведь удавалось это – любить. Правда, Линн?

– Это – единственное, что мне удавалось. Как владелицамагазина я совсем не преуспела. Если бы Эрве остался жив – он был бы лучшимхозяином, чем я.

– Эрве?

– Эрве Нанту, мой парень. Или Крот, как называли егознакомые. Все из-за этой его аллергии. Он и умер из-за нее. Так, во всякомслучае, мне сказали врачи. С тех пор я не верю врачам. Я точно знаю – умер онсовсем по другой причине.

Сейчас. Сейчас Линн расскажет мне об этой причине. Навернякаона как-то связана с «Искусством умирания», которое так мне и недосталась, – будь все по-другому, вступление не выглядело бы такиммногообещающим.

– Он умер из-за книг, – Линн понижаетголос. – Книги погубили его.

– Вот как?

– Объяснять это в полиции было бесполезно, никто нестал бы меня слушать. Нужно знать Эрве… И его одержимость писательством. И егоревность к тем счастливцам, кто был в состоянии сочинить несколькозапоминающихся фраз.

Линн пристально смотрит на меня, и зачем только я сказал,что я – начинающий писатель? Впрочем, не стоит волноваться: я ведь неначинающий писатель, и никакого отношения к мукам со строптивыми причастнымиоборотами я не имею, мне никогда не сочинить фразу «Линн, русалка и немножкобонна». Начинающий писатель – Кристобаль, такой же ревнивый неумеха, как ипокойный Эрве, я лишь плаваю в соляном растворе по имени «Кристобаль», вдешевом испанском вине по имени «Кристобаль» – изредка выныривая иотфыркиваясь.

Линн явно хочет о чем-то предупредить Кристобаля, жаль, чтоон никогда ее не услышит.

– Эрве появился здесь, когда ночь закончилась,

Сказанное Линн обнадеживает: ночи заканчиваются, и здесьнужно просто набраться терпения.

– Точной даты я не помню, кажется, это был конец марта.Мокасины на босу ногу, куртка из болоньи и матерчатая сумка, вот и все, с чемЭрве пришел сюда. Он был похож на бродягу, он так бился в двери, что чуть их невысадил. Я подумала – за ним гонится полиция.

– За ним гналась полиция?

– Хуже. За ним гнался день. Говорю вам, дневной светбыл ему противопоказан. Так он мне и объяснил.

– И вы ему поверили?

– А почему я должна была не верить ему? Эрве сказал,что неподалеку, в двух кварталах, живет его старинный друг и что он просто неуспел добраться до него. Эрве приехал из Лиона, автостопом, на грузовике…

Не на том ли грузовике с лионскими номерами, который сталпричиной гибели вонючки-Бадди? Смерть настигла Бадди позавчера, день настигЭрве Нанту лет тридцать назад, ничего общего между Бадди и Эрве Нанту нет,кроме грузовика из Лиона.

И меня.

Мысль вовсе не кажется мне такой уж невозможной, в этомстранном букинистическом время существует по одному ему понятным законам. Оноискривляет пространство, удлиняет лестничные пролеты и бесконечно множит их;оно поддерживает жизнь в бог весть когда срезанных розах, заставляет меня иЛинн выплевывать насекомых изо рта…

– Он не врал, Кристобаль. Я познакомилась сего другомна следующий день. С тем, до кого он так и не успел добраться. Это он назвалЭрве Кротом. Друг работал в страховой компании и ко всем писательским потугамЭрве относился скептически…

– Он так и остался здесь? Не друг Эрве – сам Эрве…

– Да. Вы проницательны, мой милый испанец. Гораздоболее проницательны, чем был когда-то он. Он остался. Здесь было столько книг –и он остался. Он был забавный, хотя мне и приходилось постоянно держать жалюзизакрытыми. Пришлось даже заказывать для них таблички – «Ouvert»[47].Правда, на них мало кто обращал внимание…

– Ваши доходы резко сократились?

Линн улыбается. Линн снова улыбается. Не только словасуществуют отдельно от нее – улыбка тоже. Она висит в воздухе, подобнодирижаблю Нобиле, такая же нелепая, такая же бесформенная, такая же обреченнаяна скорую гибель.

– Ну кто же извлекает доход из продажи книг? Книгамиторгуют из любопытства, из удовольствия, из страсти к флирту, из желаниязапихнуть свои комплексы в чужую жизнь или найти им подтверждение в чужойжизни…

– Это ваш Эрве так говорил?

– Эрве говорил мне лишь: «Задерни плотнее шторы,дорогая»… Он все здесь переставил по-своему. Переставил все книги – по однойему понятной системе. И, знаете, это прибавило нам посетителей. Не сразу, ноприбавило…

– И что это была за система?..

Система Эрве не очень-то волнует меня, разбираться в ней –занятие едва ли более благодарное, чем на ощупь ползти в тесных подземныхкоридорах, вырытых кротом. Без бечевки в кармане, с отсыревшими спичками, но счем-нибудь жизнеутверждающим в CD-плейере, группой «Coldplay», к примеру:дневного света ей не нужно, она сама себе – дневной свет. Все самое интересноевсегда случается на песне «Yellow», так что у меня еще есть шанс наткнуться на«Искусство умирания» в кротовьих тоннелях, важно не спутать его с чем-нибудьдругим.

– …И что это была за система, Линн?

– Не знаю. Чтобы понять ее, нужно было самой на времястать Эрве. У меня не получилось. Я никогда не была одержима книгами. Я никогдане считала, что книги могут заменить весь мир.

– А он считал?

– Он – да. У него не оставалось другого выбора.Путешествия были для Эрве недоступны, путешествие требует поступательной сменыдня и ночи, его невозможно прервать только потому, что наступил день. Нельзябросить недопитой чашку кофе на заправке, нельзя бросить недопитой женщину,даже проститутку… Для Эрве существовала только ночь…

– Бедный Эрве…

– Он оскорбился бы, если бы услышал это, Кристобаль. Онбыл по-своему счастлив. Может быть, более счастлив, чем мы с вами. У его ноглежал не просто мир, у его ног лежали комментарии к миру. Подстрочники,придуманные людьми гораздо более талантливыми, чем он сам.