Жажда убийств, зверства и жестокость были отнюдь не чужды представителям вермахта, пишет главный редактор и издатель «Шпигеля» Рудольф Аугштайн. Когда не получилось «легкого блицкрига» под Москвой, армия, по мнению некоторых историков, стала «варварской».

Аугштайн не согласен: ведь не только с зимы 1941-1942 годов вермахт стал подручным нацистской политики уничтожения. Это началось, по сути, с самого нападения на Советский союз. Из трех миллионов шестисот тысяч советских военнопленных только несколько сот тысяч еще были способны работать. Большинство умерло от голода и холода. Тех, кто не мог идти, расстреливали на глазах у местного населения.

Даже фотографии, сделанные самими немецкими солдатами, запечатлевшими казни и расстрелы, многое говорят о мере соучастия вермахта. На лицах выражение удовольствия и веселья. Солдаты фотографируются на фоне убитого, повешенного или горы трупов, как туристы возле местной достопримечательности. Очевидна будничность самого фотографирования в местах массовых убийств. Солдаты щелкают друг друга там, где совершаются массовые преступления – самое настоящее варварство, ставшее повседневной рутиной. Границы между «можно» и «нельзя» размываются и вообще исчезают…

В середине 80-х годов, почти одновременно, выступили с новыми крупными произведениями Бёлль, Грасс, Ленц, Хоххут – самые известные писатели ФРГ. Все вместе – в последний раз, потому что не было уже среди них Генриха Бёлля: роман «Женщины на фоне речного пейзажа» (1985) опубликован посмертно.

Каждый из них остался верен себе, давним темам и мотивам, и все же время неуловимо сблизило этих художников, столь несхожих по творческой манере и жизнеощущению, заставив откликнуться на ключевые вопросы эпохи, остро вставшие перед человечеством на пороге третьего тысячелетия. Размышляя о своем, они думали об общем, о том, что волновало сегодня всех: о войне и мире, о предотвращении катастрофы и защите культуры, о нравственном состоянии человека и общества.

Тревогу за судьбы мира они разделяли со своими современниками и коллегами в разных частях света. Кризисное мироощущение, рожденное всеобщей угрозой, опасностью полного прекращения жизни на земле и гибели всех культурных ценностей, не миновала никого из них. Специфика ситуации тех лет так или иначе накладывала отпечаток на творчество писателей самых разных направлений и эстетических пристрастий. Процесс глобализации художественного мышления сопряжен с более глубоким пониманием истории; человеческая жизнь вводится в широкий спектр вселенских вопросов, проблемы дня сегодняшнего выстраиваются в ряд с вечными, сиюминутное поверяется памятью человечества. Исторический опыт прочно входит в духовную жизнь современного человека, которого положение в мире на рубеже ХХI века заставляет острее ощутить себя частью целого, именуемого историей.

И все же особое место в широком контексте размышлений о судьбах и перспективах человечества принадлежит трагическим урокам недавнего прошлого.

«Прошлое требует, чтобы я бросил его на дорогу современности и тем заставил ее споткнуться» – выразительная формула, найденная Гюнтером Грассом, могла бы послужить эпиграфом ко многим книгам его коллег-соотечественников. Осмысляя жестокий опыт развязанной нацизмом войны, трагические уроки фашистского двенадцатилетия, они ставят прошлое в сложный контекст современности. Трагическая нота, рожденная спецификой недавней немецкой истории, не затихает в литературе ФРГ, как не покидает ее тревожное стремление до конца разобраться в преподанных историей уроках. К вопросу: «Как это могло произойти?» – тесно примыкает другой, не менее острый: «Как сделать, чтобы это не повторилось?»

Чувство вины и ответственности, с самого начала определившее этический пафос литературы ФРГ, в новом историческом контексте обретает особый смысл, отчетливо перекликаясь с самыми болевыми проблемами современности. Стремясь воздействовать на общественные умонастроения в духе мира, антифашизма и антимилитаризма, литература противостоит идеологии конфронтации и взаимной ненависти. Это особенно важно сегодня, когда за формулами, призывающими немцев к «примирению со своей историей» и возвращению «утраченного чувства национальной идентичности», четко просматриваются попытки вновь разжечь, националистические настроения, против которых всегда боролась гуманистическая литература ФРГ.

В одном из своих публицистических выступлений Вальтер Йенс, известный писатель, ученый, общественный деятель, вспомнил слова Шиллера: «Богата и многообразна область истории, в круг ее входит весь нравственный мир. Во всех обстоятельствах жизни человечества, во всех переменах взглядов, во всем, что делал человек неразумного и мудрого, во всем, что его портило или облагораживало, она была его спутницей; неизменно ведет она учет всему, что получает и что дает человек». Тюбингенский профессор не случайно начал свои размышления о проблемах сугубо современных выдержкой из академической речи, произнесенной двести лет назад: мудрость шиллеровского понимания истории так утешительна и так необходима сегодня, когда историки разных оттенков активно пытаются навязать молодому поколению фальсифицированный образ недавнего прошлого. Пора – таков был девиз некоторых идеологов и «новых правых» – покончить с «ложью об Освенциме», с «неуважением к доблестным солдатам рейха» (в том числе эсэсовцам), «самоотверженности и беспримерному мужеству» которых нынешние граждане Федеративной Республики Германии обязаны тем, что не находятся в «советских концлагерях». Трудно поверить, что эта устрашающая лексика – из обихода современности. И тем не менее это так. Да и сколько можно привести других примеров из политической и общественной практики, подтверждающих, что идеологические доктрины такого рода находят сочувственный отклик у некоторых политиков; речь идет прежде всего о деятелях партии «Альтернатива для Германии».

«Большая уборка истории», писал В. Йенс, производимая неоконсервативными идеологами, призвана обелить, сделать безобидным фашизм, снять с него обвинения в неслыханных преступлениях перед человечеством. Такое насилие над историей, осуществляемое справа, дорого обходится нации, затуманивая сознание новых поколений, закрывая им доступ к ясности, объективному анализу истории.

Шиллер в своей знаменитой лекции говорил об историографии, основанной на поиске истины и включающей весь нравственный опыт человечества, все стороны человеческой практики. Сегодня это означает, по мысли В. Йенса, необходимость глубокого и непредвзятого осмысления всех без исключения уроков войны и фашизма.

Ненависть к войне и ее зачинщикам, к последышам рейха, отравлявшим духовную атмосферу, всегда придавала остро актуальный смысл произведениям Бёлля. Стоявший у истоков антифашисткой и антимилитаристской литературы ФРГ, он на протяжении четырех послевоенных десятилетий был ее признанным лидером. Незадолго до смерти писателя еженедельник «Цайт» опубликовал «Письмо моим сыновьям» Бёлля, где он возвращался к теме войны: рассказывал сыновьям, Рене и Винсенту, как он ее пережил, как всеми силами стремился оказаться – насколько это удавалось – в «самовольной отлучке» (читатель помнит, что так называлась одна из его повестей). Вспоминает он и ушедших от наказания военных преступников, удобно устроившихся в ФРГ, и то, как тяжко приходилось ему и его жене в самом конце войны и непосредственно после нее (черный рынок, развалины, нехватка всего и вся и т. д.). Это письмо, проникнутое тревогой за будущее страны, звучит как предостережение. В самом начале письма автор сообщает: он хочет, чтобы его дети знали, как он пережил войну и ее окончание: «Рассказал я о войне достаточно, – пишет он, – это можно перечитать».