помимо прочего, применение к Ольге высшего титулования, на уровне василевсов-соправителей. В империи, напомню, соправительство с соответствующим титулованием было весьма развито, укрепляя преемственность власти. Сам Константин Багрянородный, родившийся в 905 году, получил от отца титул соправителя василевса в 913 году и, спокойно занимаясь науками, пережил череду самовластных императоров автократоров, пока сам не стал таковым.

Сказитель запомнил это ромейское выражение: «назвал дочерью», – из своих литературных соображений. И ошибся с мотивами выбора ее христианского имени, вспомнив самую знаменитую Елену, какую только знал, распространительницу христианства в Римской империи. Однако Еленой звали и жену Константина Багрянородного, дочь узурпатора Романа I Лакапина, на которой василевс не по своей воле женился в 14 лет и с которой прожил в любви и согласии всю жизнь. Так что византийская традиция косвенно подтверждает наименование Ольги «дочерью» императора. «Крещальное имя Ольги “Елена”, – пишет современный специалист, – данное в честь супруги Константина VII августы Елены Лакапины, действительно предполагает наречение ее духовной дочерью императорской четы – такова была практика «политических» крещений средневековья»[154].

Высший государственный статус Руси, которого сумела добиться Ольга в Константинополе, оказался выше понимания древнейшего сказителя и летописцев. Русским авторам совершенно не было дела и до того, что встречавший Ольгу в Царьграде император Константин был не лихим бесшабашным воякой, а образованнейшим из всех византийских императоров, солидным администратором и на редкость примерным семьянином. Дружинный сказитель, естественно, не упоминал, что император принимал княгиню за своим столом со всей августейшей семьей: с женой Еленой, дочерьми, взрослым сыном Романом и его женой Феофано.

Ромейский автократор придавал чрезвычайное значение традициям, порядку и протоколу. В то же время Константин полагал переговоры с Ольгой столь важными, что после изрядных сомнений допустил серьезное нарушение протокола, позволив княгине не бить перед его женой-императрицей земных поклонов и не простираться ниц, как было обязательно не только для иноземных послов, но и для высших сановников империи. Кроме… соправителей-басилевсов, к статусу которых приравнивало Ольгу положение «духовной дочери».

Тут мы должны остановиться и… с восхищением выдохнуть. Ольга, у которой в 945 году вообще не было «мужей», которая объединила союзы племен и создала Русское государство, несмотря на свой нулевой социальный статус, которая могла править (беспрецедентно) только как мать своего сына, но сын которой был у нее отобран дружиной, неформальная владычица захудалой еще страны, прибывшая в Царьград без войска, получает честь на уровне василевса! Для завоевания которой болгарскому царю потребовались десятки тысяч воинов и серия войн!

Если бы это понимали и доказывали летописцы, мы могли бы судить только об уровне притязаний Руси. Но Ольга, как мы в деталях увидим ниже, рассмотрев византийские источники, действительно сумела поставить себя на переговорах с империей очень высоко. Она держалась во дворце Константина как автократор сильной державы и была названа ромеями «игемоном (владыкой) и архонтиссой (правительницей) росов». Ее прием сам император счел нужным описать в трактате «О церемониях» как пример некоторой гибкости дворцового протокола в столь сложных и важных случаях, как переговоры с единовластным правителем Руси.

Древнейшее сказание, однако, сводит всю историю отношений княгини с императором к женской хитрости. Сказаний о страшной силе женского владения словом немало было на Руси[155]. Сказитель вполне этот ужас разделял, и хотя украсил рассказ массой благочестивых рассуждений, суть его сохранил. Общий же смысл байки прост и доселе актуален: «Знаем-де, чем баба его взяла!»

Методом внешней политики Ольги, согласно Древнейшему сказанию, было чисто женское коварство. Княгиня обманула императора в Царьграде, а вернувшись в Киев, не выполнила обещаний о посылке военной помощи, рабов, меда и воска. Княгиня якобы сказала византийскому послу, что император получит все, когда простоит на Почайне столько, сколько она ждала приема в Золотом Роге. Византия за свои богатые дары желала видеть Русь вассалом, обязанным службой и данью, считая распространение своей веры надежным рычагом воздействия на «варваров». Ольга намекнула послам, что это не так.

Буйная дружина, с которой у княгини уже вскоре после посольства возник конфликт, была в восторге от ее «женской хитрости» – и пребывала в этом восторге до создания «Повести временных лет» в начале XII века. Но, на нашу удачу, Ольга была не только литературным образом, подобно мифическому Рюрику или Вещему Олегу.

Ее прием в Константинополе подтвержден восточноримскими источниками. Византийский хронист Иоанн Скилица, продолжая хронику Феофана Исповедника рассказом о событиях 811–1057 (и даже 1079) годов, в конце XI – начале XII века, то есть как раз тогда, когда работал составитель «Повести временных лет», написал: «Супруга архонта Руси, некогда приводившего флот против ромеев, по имени Эльга, после смерти своего мужа прибыла в Константинополь. Крестившись и явив свою преданность истинной вере, она была почтена по достоинству этой преданности и вернулась восвояси»[156].

Приезд Ольги в Царьград не только попал в греческую хронику, но и был отмечен в современном событию дипломатическом документе. Причем на самом высшем уровне – в трактате императора Константина Багрянородного «О церемониях византийского двора»[157]. Разумеется, главными церемониями были коронационные, которым и посвящена первая книга трактата. Во второй книге на конкретных примерах раскрыты нормы дипломатического церемониала. Рассказ о двух приемах княгини Ольги («архонтиссы Эльги») помещен здесь в конце 15‑й главы, рассказывающей, «что нужно соблюдать, когда прием происходит в большом зале Магнавры и когда императоры восседают на троне Соломона».

Магнаврский дворец был одним из великолепнейших зданий величественного дворцового комплекса Константинополя. В его огромном зале – триклине Юстиниана, построенном в VII веке императором Юстинианом и украшенном затем басилевсом Феофилом (820–842), стоял знаменитый золотой трон, вознесенный над всеми, кого допускали в эту святая святых византийского церемониала.

Все движения как ромейских чиновников, так и гостей дворца были строго расписаны в инструкциях-сценариях, как их позже называли в России – «чинах». Всякий прием посольства тоже должен был проходить «чинно». Но по какому именно «чину»? Этим вопросом император был весьма озадачен летом 957 года[158], когда в гавань Царьграда, Суд, вошла флотилия русских судов с многолюдным посольством княгини Ольги.

Но не могла же княгиня прибыть в столицу империи, с которой неудачно воевал ее муж, без предупреждения, опираясь только на мирный договор 944 года с императором Романом, свергнутым вскоре после заключения этого мира, чтобы на его законном престоле самодержавно правил Константин? Разумеется, в это трудно поверить. Как и все в империи, пропуск посольства Руси согласовывался с центром. Константин Багрянородный, до сорока лет занимавшийся в основном науками (и после восшествия на престол сделавший крупный вклад в просвещение империи), превосходно работал с бумагами. Он лично просматривал огромную корреспонденцию со всех концов страны и из-за рубежа, диктуя секретарям ответы и корректируя подготовленные для него документы.

«Следует рассказать, – писал византийский хронист, Продолжатель Феофана, – как заботился царь о государственных делах, о его бесконечных усовершенствованиях и трудах