Константинович Плеве одному из своих сотрудников. Желательно лишь, чтобы автономия не исключала начала нашего государственного права, согласно коему Финляндия есть область государства, управляемого властью самодержавной. Что же касается культуры, то конечно желательно ее дальнейшее развитие, лишь бы она не поддерживала антагонизма по отношению к нам Финляндии»... Корреспонденту берлинской газеты «Die Post» B. K. Плеве сказал 10 февр. 1904 г.: «Громадное большинство среди финляндского населения отличается полной лояльностью и только самая незначительная его часть стремится к достижению сознательно поставленной себе цели отделения Финляндии от России. «Ни одно правительство, ни одно государство в мире не потерпит ничего подобного. Россия отнюдь не задается целью насильственной русификации Финляндии. Пока мое слово будет иметь хоть какой-либо вес — финны, безусловно, сохранят свой язык и свои национальные учреждения».

Наиболее полно и обстоятельно ему пришлось высказаться в ответе английскому публицисту Т. Стаду на его открытое письмо. Из этого письма, В. К. Плеве, появившегося в журнале «Review of Review» от 15 августа 1903 г., извлечем наиболее существенные положения, не повторяя уже приведенного нами (на стр. 103) отрывка.

«Враждебное к нам из-за финляндских дел настроение общественного мнения на Западе крайне прискорбно, но позволительно думать, что под влиянием большей осведомленности о делах Финляндии оно утратит теперешнюю остроту. К тому же мы привыкли, что Запад, приветствуя прогрессивное развитие России по готовым примерам пройденного им пути, не всегда одинаково дружелюбно относится к росту политического и культурного самосознания России и к совершенствующемуся в ней самобытному историческому процессу концентрации сил, для исполнения мирного ее призвания в судьбах человечества.

Отношение к России финляндского населения вовсе не так дурно, как это кажется при чтении статей, появляющихся в иностранной прессе и вышедших из-под пера враждебных нам публицистов. К чести лучшей части финляндского населения, следует указать на то, что для него очевидно, какого благосостояния, в течение минувшего столетия, достигла Финляндия под сенью Русской Державы: в Княжестве известно, что именно благодаря Русской власти возродилась к жизни финская народность, систематически подавляемая во времена шведского владычества. Благоразумные финляндцы сознают, что и в настоящее время местный уклад Финляндии остается незыблемым, что законы, обеспечивающие провинциальную автономию Финляндии, сохраняются, и что по-прежнему действуют учреждения, самостоятельно удовлетворяющие ее культурные и экономические нужды.

Некоторые принятые меры, «несомненно, отличаются суровостью, по таковы требования утилитарной политики. Впрочем, в общем итоге эти суровые меры выразились до сих пор в высылке из края 26 финляндцев и в удалении со службы, без пенсии, нескольких чиновников. Едва ли, однако, возможно было оставлять далее на государственной службе должностных лиц, не повинующихся своему начальству. Нельзя было также относиться равнодушно к существованию заговора, втягивавшего в борьбу с правительством спокойное и законопослушное население, и притом в то время, когда благоразумные люди в Княжестве стояли на стороне законной власти, вызывая против себя гонение со стороны тайных руководителей агитационного движения. Представители мнения о необходимости держаться примирительной политики с Россией подвергались насилию нравственному и подчас физическому; против них, в целях их дискредитировать, не стыдились вчинять скандальные процессы.

Едва ли кому известно на Западе, что история сбора подписей на массовый адрес-протест, посланный в Петербург весной 1899 года, имела своих мучеников из числа лиц, отказавшихся дать свою подпись под адрес. Есть лица, которые за такое мужество подверглись материальному разорению и нравственному ошельмованию, были посажены в тюрьму по обвинению в вымышленном поступке (дело учителя К. из местечка Сейняйоки). Агитаторы задавались целью заразить своею нетерпимостью и ненавистью к русским людям и низшие слои населения, но не имели в этом успеха. Всю западную печать обошла история с русскими коробейниками (сельскими странствующими торговцами), которых старались приравнять к диким зверям, за поимку коих, выдаются в Финляндии награды. В течение одного 1899 года около 2.000 этих людей было выслано из Финляндии и лишилось привычного заработка.

«После таких объяснений, я на ваш совет положить конец нынешней русской политики в Финляндии, которую вам угодно называть политикой генерала Бобрикова, — отвечу следующее. Неправильно связывать с теперешним курсом русской политики в Финляндии одно только имя нынешнего Финляндского генерал-губернатора, ибо с ним, в основной задаче его деятельности, вполне солидарны все причастные к делу финляндского управления советники и слуги Его Императорского Величества, твердо убежденные, что меры, принятые ныне в Финляндии, вызваны насущной необходимостью для Русского государства. По существу же вопроса, повторяю, что в делах правления следует различать временные явления от постоянных. Случайные проявления в политике, вызванные открытым мятежом против власти в Финляндии, несомненно, уступят место прежнему благоволению Монарха, лишь только в Великом Княжестве окончательно установится спокойное течение общественной жизни. Тогда все ограничительные меры будут, конечно, отменены. Но осуществление основной задачи, постановленной себе Русским Правительством в пределах Княжества, то есть работа по утверждению в стране общегосударственного принципа, должна продолжаться, и лучше всего, если она будет вестись при доверчивом совместном с нами труде местных деятелей под Верховным руководством Того, Кому Божественным Промыслом вверены судьбы России и Финляндии.

«Мы имеем право надеяться на возможность такого совместного труда, так как уже теперь отправление всех функций государственной власти происходит беспрепятственно при деятельном участии коренных финляндцев. Благоразумные элементы в местном населении, т. е. громадное его большинство, уже успокоились и стали доверчиво относиться к власти, в последний призыв к отбыванию воинской повинности явилось около 70% общего числа призывных, т. е. немногим менее обычного процента лиц, являвшихся в прежнее время к отбыванию воинской повинности в Финляндии. Наконец, в брошюрах, расходящихся по Финляндии, уже раздаются авторитетные голоса, заявляющие: «финскому народу надо признать, что интересы и требования его восточного соседа справедливы».

Имеются еще отрывочные сведения о том, как B. К. Плеве, в частности, смотрел на некоторые очередные вопросы, выдвинутые брожением последних лет. «Плеве находил необходимым замещение губернаторов русскими», «хотя бы не знающими местных языков. С местными уроженцами после последней истории, сказал он, едва ли можно сварить кашу»; иначе говоря, Плеве, «кажется, вполне разочаровался в шведских должностных лицах, покорных до назначения и несдержанных на службе». B. К. Плеве категорически присоединился к мнению Н. И. Бобрикова о том, что сейму не следует давать никаких сведений по распоряжениям о печати. «Законное основание для обращения к вам запроса весьма спорно, — писал он, — так как, конечно, генерал-губернатор не может быть отнесен к числу должностных лиц, упоминаемых в ст. 40 сеймового устава». Сейм, по мнению B. К. Плеве, вышел из круга своего ведения и ставил русскую власть в положение подследственное. Известно также, что Вячеслав Константинович Плеве держался