должна была стать самой большой на перроне, но сегодня не все смогли прийти. Линкольн, мой брат, который учился на стоматолога, но работал шофером, уже был призван в армию и поступил в распоряжение 54-го батальона связи, где наконец-то смог использовать врачебные навыки. Мэдисон и Джефферсон не смогли уйти с работы в арсенале «Бениция», где они на конвейере собирали патроны и снаряды. Невестки же сначала сидели дома, готовя еду и ухаживая за детьми, но потом кто-то из них нашел работу клепальщицами на судовой верфи «Кайзер», где почти каждый день на воду спускали по новому судну. Еще одна работала на переоборудованном заводе «Форд», где готовили к отправке за океан танки. Одна доросла до сварщицы в «Бетлехем Стил». Для женщин, рожденных в Китае, как мои невестки, подобная работа была сродни двойной присяге о верности: они помогали стране, в которой родились и где все еще жили их родные, и поддерживали землю своих мужей и детей.

Поэтому на железнодорожной платформе сегодня были только три брата с женами и детьми. Мама стояла на своих крохотных ножках и, не отрываясь, смотрела на Монро, держа его за рукав.

За прошедший год никто не сумел удивить меня так, как она. Она собрала вокруг себя женщин своего круга, не только чтобы по четвергам готовить в столовой Чайна-тауна при Ассоциации молодых христианок, но и приглашала к нам на домашние ужины призванных в армию китайских мальчиков по воскресеньям и по праздникам. А теперь, провожая Монро на войну, она изо всех сил старалась держаться, и мое сердце разрывалось от сочувствия.

Братья поклонились маме и пожали руку отцу. Я прощалась с братом, рыдая. Монро был самым близким мне человеком в семье, и мысль, что он может не вернуться, была невыносима.

Монро повернулся к Грейс.

— Твое появление здесь делает мой отъезд похожим на традиционное отбытие сыновей в Золотые горы, — сказал он ей. — Женатый сын должен возвращаться к жене, в родную деревню. Мама и папа были бы счастливы, если бы мы были женаты, потому что тогда они были бы уверены в том, что я вернусь. У меня же есть еще и сыновний долг.

И несмотря на то что родители стояли тут же, рядом, вернее, потому, что они были рядом, Грейс обвила руками шею Монро.

— Пиши мне, а я буду отвечать.

Он обнял ее за талию и притянул к себе. Проводник объявил посадку, и брат присоединился к остальным пассажирам. Поезд тронулся.

Женщина рядом с нами побежала, крича «Я люблю тебя!» мужу или брату, который тянулся к ней рукой.

— Будь храброй, — сказал Монро Грейс, когда их пальцы соприкоснулись.

Так открыто проявлять чувства было не в наших обычаях, но сейчас все запреты пали. Мы можем его больше никогда не увидеть.

— Убей там пару япошек! — благословил его старший брат Вашингтон.

— Береги себя, сынок! — крикнул отец.

— Вернись домой! — заплакала мама.

Мы оставались на платформе, пока поезд не скрылся из виду. У папы и братьев играли желваки на скулах, мама плакала, невестки не поднимали глаз, я всхлипывала в носовой платок. Дети, еще слишком маленькие, чтобы понимать происходящее, уловили общее настроение и присоединились к нам дружным ревом.

Семья расселась в три машины, а мы с Томми поехали к Грейс в гости. Мне хотелось побыть с ней. Она вынула из почтового ящика пачку писем, и мы поднялись в квартиру.

Я пошла умыться, а Грейс заваривала чай. Когда я вышла, Томми сидел на диване рядом с Грейс, которая просматривала почту.

— Письмо от Джо, — объявила она, быстро вскрывая конверт.

«Милая Грейс, — стала читать она вслух. — Жаль, что ты не смогла приехать на мой выпуск, но ты и так много делаешь для поддержания духа наших солдат, даря им улыбки. У меня выдается несколько дней перед отправкой к месту назначения. Мне удалось получить место на транспортнике до Чикаго, и я слетаю на пару дней к матери и отцу. Оттуда я отправлюсь в Сан-Франциско. Пожалуйста, не занимай свое время, я сам обо всем позабочусь.

Я хочу, чтобы наша встреча прошла идеально.

С огромной любовью,

Джо».

Грейс вложила письмо обратно в конверт и прижала к груди.

— Как думаешь, что будет? — спросила она.

— Он мужчина, ты девушка, вы оба долго ждали. Ты сама-то как думаешь, что будет?

Грейс начала смеяться, и я засмеялась вместе с ней. Она была счастлива, а мне было приятно думать о любви в такой грустный день. Спустя мгновение она сказала:

— Я не хочу, чтобы он считал меня Девушкой Победы, как Иду.

— Ну да, ты ведь в точности такая же, как Ида. У нее есть Рэй Бойлер и другие парни. А у тебя — Джо Митчелл и… — Я подняла брови. — Грейс, да он никогда не сможет о тебе так подумать. Для него ты навсегда останешься той милой девочкой, с которой он познакомился на острове Сокровищ.

— Но я не хочу, чтобы он и так тоже думал! — И мы снова засмеялись.

Остаток дня мы провели, возясь с Томми. В мире есть только один идеальный ребенок, и он есть у каждой матери. Мой сын был моей драгоценностью. У него были нежные каштановые волосы с чуть намечающимися кудрями, поэтому мы понимали, что скоро его отличие от остальных детей станет очевидным. Отец, конечно же, заметил это первым, но Эдди объявил, что его бабушка была шатенкой.

— Морковка, но другого цвета, — сказал на это отец. — Ну конечно, чего еще мне было ожидать от такого зятя, как ты?

Когда отец говорил что-то в этом духе, мы понимали, что наши дни в Чайна-тауне сочтены. Очень скоро все всё поймут, а я должна буду защитить сына от презрения деда, косых взглядов и издевок соседей. Но пока у нас есть время.

В четыре часа мы пошли пешком в «Запретный город». Солдаты ходили по улицам Чайна-тауна живописными группами.

Перед клубом уже стояла очередь: молодые люди горели нетерпением познакомиться с прекрасными девушками. Когда мы добрались до гримерной, Томми сразу отправился в свой уголок, где я соорудила ему детскую кроватку. Он лег и принялся что-то напевать, а я стала смазывать маслом живот и спину. Вскоре пришли другие девушки, у многих из них тоже были дети разных возрастов. Мальчики постарше играли в гримерной и помогали танцовщицам застегивать молнии на костюмах. Надо отдать должное Чарли: он обожал детей. И был очень снисходительным при условии, что будет соблюдаться тишина. Тишина? В гримерной? Как бы не так!