Было три часа пополудни. Я направлялась в Ванн, чтобы завтра, 31 октября 1795 года, внести девятнадцать тысяч сто двадцать пять ливров налога. Это был последний день, определенный для меня Республикой. Я знала, что Сент-Элуа останется за мной, что Бельвинь будет посрамлен, что наше родовое гнездо не будет принадлежать буржуа, там не сделают таверну, и эти мысли наполняли меня радостью. Завтра – мой триумф… Именно предвкушая это, я не особенно была раздражена конвоем, окружающим мою карету.

Сегодня, к счастью, дождя не было, но погода стояла холодная и ветреная. Дорога была скверная, карета то и дело подскакивала и тряслась, попадая в ухабы. Пора золотой осени уже миновала, начиналось преддверие зимы; желтые безжизненные поля особенно напоминали об этом.

Через час после отъезда Реннская дорога ушла в сторону, и огромный Реннский лес принял карету в свои объятия. Голые деревья качались под резкими порывами ветра. Холод добирался уже и до меня, и я пожалела, что не последовала совету Гариба поставить в карету жаровни с углями. Я получше закуталась в плащ и в полудреме склонила голову к стенке кареты. Тихо было так, что невольно хотелось задремать.

Очнулась я от громких голосов, раздавшихся поблизости. Выглянув в окно, я увидела, что лесная дорога, по которой мы ехали, преграждена какими-то вооруженными людьми в сюруа.[15]У меня сердце ушло в пятки, когда я увидела, что один из них подъезжает ко мне. Он распахнул дверцу.

– Простите, мадам, мы бы хотели от вас самой услышать ваше имя, – сказал он по-французски, но с явным бретонским акцентом.

– Я… – На мгновение я запнулась. Какое имя мне назвать? Честно говоря, я еще сама для себя не решила, кто я. – Я герцогиня дю Шатлэ, сударь. Но, признаться, я не понимаю, по какому праву вы вынуждаете меня вам представляться.

– Чем вы докажете, что вы герцогиня дю Шатлэ?

В его голосе явно послышался металл, и я почувствовала недоброе. Возможно, эти шуаны подкарауливают кого-то. Они… они совершенно не намерены просто так отпускать меня.

– Мои люди подтверждают это, сударь.

– Этого мало.

Я оглянулась по сторонам. Потом, изрядно встревоженная, протянула ему правую руку, на одном из пальцев которой сияло обручальное кольцо – то самое, старинное, надетое мне герцогом. Честно говоря, я не думала, что это сочтут доказательством. Но человек, допрашивавший меня, внезапно спешился, поклонился мне и поднес мою руку к губам.

– Тысяча извинений, мадам. Я узнаю это кольцо и очень сожалею, что был вынужден потревожить вас.

– Кто вы такой? – спросила я не слишком любезно.

– Граф де Бурмон, мадам. Прошел слух, что Директория послала в наши края опытную шпионку. Наше положение шатко, мы вынуждены проявлять бдительность.

Он аккуратно прикрыл им же распахнутую дверцу.

– Передавайте герцогу мои заверения в искренней дружбе, мадам. Скажите ему, что он взял в жены женщину, прекраснее которой граф де Бурмон никогда не встречал.

Я невольно улыбнулась и рассталась с графом не так сердито, как намеревалась. Этого имени я не слышала, но, видимо, Бурмон – один из роялистских повстанцев. Подумать только, что он просил меня передать герцогу… Да что в этом толку? Ни разу за все наше знакомство Александр не высказал никакого мнения о моей красоте, прелести и обаянии, так, словно взял меня не в жены, а в товарищи. Впрочем, какие там товарищи… Его имя защитило меня – и я должна довольствоваться этим.

Уже стемнело, когда карета прибыла в Ренн. Разыскивать дом, принадлежащий герцогу, было бы слишком хлопотно, и я решила переночевать на постоялом дворе. Тем более, что подняться мне придется еще до рассвета.

К полудню следующего дня мы приблизились к Ванну, главному городу департамента Морбиган, к которому, по нынешним порядкам, относился замок Сент-Элуа. Или ферма, как назвал его чиновник. Близость моря ощущалась здесь особенно явственно. Леса закончились, и по обе стороны кареты тянулись бесконечные каменистые долины, усыпанные гранитными изваяниями. Это были менгиры и долмены – культовые камни древних обитателей Бретани – кельтов. Впрочем, нынешние крестьяне-бретонцы одинаково набожно преклоняли колена и перед статуями Иисуса Христа, стоявшими на каждом перекрестке дорог, и перед этими кельтскими мрачными валунами.

Залив Морбиган открылся перед нами. Серые тусклые воды вскипали белыми барашками вокруг многочисленных островков. Я вспомнила бретонскую пословицу: здесь столько островов, сколько дней в году…

– В муниципалитет, да, госпожа? – крикнул Гариб.

– Да, и побыстрее! Еще окажется, что господа республиканцы принимают только до обеда…

Без помощи индуса я вышла на каменную площадь перед ратушей. Взгляды прохожих доказывали, что я выгляжу хорошо и даже необычно для здешних мест. Несомненно, что чиновники сразу узнают во мне аристократку. Я была одета в хороший плащ, подбитый горностаем, белую шляпу, изящные теплые туфли из тонкой кожи; у меня даже были все те мелочи, которые делают женщину настоящей дамой, – маленькая красивая сумочка, расшитые серебром перчатки из замши, нитки жемчуга в густых золотистых волосах, сережки и кольцо… Я опустила на лицо густую серебристую вуаль.

– Вас сопровождать, госпожа?

– Да, Гариб, мне нужна твоя помощь.

Я представляла, какое впечатление произведет мой сопровождающий – индус в чалме и в белом сюртуке, с черной бородой и острыми белыми зубами, с кривой саблей, прицепленной сбоку… Это будет именно то, что нужно.

Я наслаждалась каждой минутой происходящего. Наслаждалась тем, как вытянулось лицо чиновника, когда клерк доложил ему о приходе «гражданки дю Шатлэ». Это тот самый чиновник, что приезжал в Сент-Элуа и был рад довести меня до отчаяния своим известием о девятнадцати тысячах. Тогда я была жалкой, бедной, нищенски одетой женщиной. Немудрено, что он не узнал меня. Теперь я была изящна, богата, красива, уверена в себе. Теперь я была дамой, аристократкой, перед которой этот буржуа инстинктивно вытягивался в струнку. Улыбаясь и зло, и весело, я подняла с лица вуаль.

– Да, сударь, – сказала я, – это я, та самая гражданка ла Тремуйль, на ферму которой вы приезжали. За это время я сочла необходимым выйти замуж и решила привезти вам деньги, вместе с теми ста ливрами, на которые вы потратились, чтобы посетить нас.

Судьба не подарила мне удовольствия увидеть еще и лицо Бельвиня, но я мысленно представила себе его и, находясь под влиянием этого впечатления, улыбнулась чиновнику с уничтожающей любезностью.

– Прощайте, гражданин, – сказала я. – Передайте вашему протеже, этому добряку Бельвиню, что герцогиня дю Шатлэ не забудет той трогательной заботы, которую он проявил по отношению к Сент-Элуа.