Фургон принадлежал фабрике, а за рулем его… Катя газанула — благо улица свободная, поравнялась на светофоре, заглянула в кабину водителя и..

За рулем фургона сидел Роман Ильич Шадрин — отчим.

Внезапно Катя ощутила, как спина ее, руки, лоб покрылись холодной испариной.

Отчего? Она не могла объяснить — это был мгновенный прилив страха, нет, ужаса. Он прошел так же быстро, как и наступил, но…

Она вцепилась в руль. Куда он направляется? Фабрика не здесь. Здесь только дом его богатой родни, то есть не его родни, а его красавицы-жены. И он имеет, по оперативным данным, совсем другую машину, легковую. Почему сейчас он ведет фургон фабрики? Да, он в прошлом своем — личный шофер мужа Веры Масляненко, он водит любой транспорт, но куда он едет?

На Оранжерейной улице и в парке и дальше — глубже в парк — Катя преследовала его неотступно. Ей казалось, что и скрытно. Она уже поняла — да, он направляется именно туда, в дом родни своей жены.

Она дала ему фору — пусть приедет туда первый, иначе он заметит ее машину.

Сидела в «Смарте» на обочине и смотрела, как стрелка на часах приборной доски описывает круг. Выждав время, она вышла, закрыла машину и пешком пошла к дому.

Синий фургон у ворот кирпичного замка под медной крышей она увидела издали. Машина у калитки, ворота открыты. Романа Ильича нет.

Катя бегом преодолела расстояние до дома, обогнула машину и вошла через открытые ворота во двор.

Все то же самое… как и там, в доме в Котельниках… ворота настежь, машину только-только успели загнать внутрь, как смерть… смерть их настигла… а здесь…

Она оглянулась — двор все такой же запущенный, как и в прошлый раз, — на дорожках сор, газон уже совсем зарос, клумбы заглушили сорняки.

Позади дома послышался какой-то шум — Катя выглянула из-за угла: Роман Ильич Шадрин открывал двери гаража. Возле гаража стоял роскошный серебристый «Мерседес» — на нем ездила Вера Сергеевна. Роман Ильич открыл гараж, потом вернулся к «Мерседесу», сел за руль и медленно начал загонять машину в гараж.

Катя посмотрела вверх на окна дома — пыльные. Но… или ей сейчас послышалось, или там внутри музыка играет.

Она вернулась к входной двери и увидела, что та приоткрыта. Послышались шаги, хруст гравия — Роман Ильич возвращался к фургону.

Катя скользнула за дверь в прохладный холл — она наблюдала за ним через щель.

Роман Ильич открыл уже теперь багажник фургона и начал вытаскивать оттуда что-то громоздкое.

Большой вместительный контейнер из желтого пластика с крышкой — в таких контейнерах на шоколадную фабрику доставляли сыпучие грузы. Пластиковый контейнер походил на огромный сундук.

Слабые отзвуки музыки доносилась со второго этажа. Внезапно все стало очень громко — видно, распахнули дверь. Музыка, знаменитые «Шестнадцать тонн» — что у них наверху, вечеринка, что ли? Что привез им Роман Ильич? Что в том контейнере?

Катя уж было хотела заявить о своем присутствии: эй, есть кто дома? Но что-то удержало ее, заставило оглянуться сначала по сторонам.

Все тот же запущенный холл, как и сад, — пыли на дорогой мебели и роскошной люстре стало еще больше, словно тут вообще никто не убирался с тех самых пор, как они с полковником Гущиным побывали здесь.

Возле самой двери стояли две больших туго набитых сумки — как будто кто-то приехал или собирался уезжать. Катя нагнулась и пощупала — в одной сумке явно обувь — вон как выпирает, а в другой — какие-то вещи. Край молнии разошелся и…

Она увидела корешок книги, запихнутой в сумку сверху. Еще не понимая, что она делает, потянула молнию и достала книгу.

Коричневый потрепанный переплет. Ханс Кристиан Андерсенъ. Сказки и истории.

Катя смотрела на обложку, потом открыла титульный лист — антикварное издание 1893 года. Великолепные иллюстрации. На внутренней стороне надпись шариковой ручкой:

Хотел подарить «Пиноккио», но у антиквара только это, сказки… Надеюсь, станешь любить меня больше своих книжек. Эта самая сладкая наша сказка: я люблю и хочу тебя, ты моя…

Примерно посередине книга открывалась легко, чуть ли не сама. Было очевидно, что именно это место в ней читали чаще, чем все остальное. Стоя в пустом пыльном холле этого дома, где сейчас с верхнего этажа звучали «Шестнадцать тонн», замирая каждую секунду от того, что отчим… Роман Ильич может войти, Катя открыла книгу на том самом месте, где эта книга открывалась сама.

Свинья-копилка…

Сказка «Свинья-копилка»

Страницы сплошь заляпаны пятнами — жирными пятнами, грязными пятнами, бурыми пятнами. Засалены, затрепаны, надорваны, словно это место читали и перечитывали. Вверху над текстом иллюстрация — копилка-свинья на комоде. Этакий маленький глиняный бочонок на ножках с пятачком и прорезью на спине для монет.

Катя держала эту книгу, эту сказку и…

Сколько игрушек было в детской! А высоко, на шкафу, стояла глиняная копилка в виде свиньи. В спине у нее, конечно, была щель… и две монеты в копилке уже лежали…

Кукла с подклеенной шеей сказала: «Давайте играть в людей — это всегда интересно!»

«Шестнадцать тонн» там, наверху, во дворе — фургон и желтый ящик, а здесь, в холле, сумки с вещами и..

Кукольный театр поставили прямо перед свиньей-копилкой… вся сцена как на ладони. Начать хотели комедией. Начали с конца.

Лошадь-качалка заговорила о тренировке и чистоте породы.

Детская коляска — о железных дорогах.

Комнатные часы толковали о политике — тики-тики!

Бамбуковая тросточка гордилась своим железным башмачком.

На диване лежали две вышитые подушки — очень миленькие и глупенькие.

И вот началось представление. Зрителей просили щелкать и хлопать в знак одобрения.

Но кнут заявил, что щелкает… только непросватанным барышням.

— А я так хлопаю всем! — сказал пистон.

«Где-нибудь да надо стоять!» — думала плевательница.

Все пришли в такой восторг, что даже отказались от чая. Это и называлось играть в людей. Причем тут не было никакого злого умысла, а всего лишь игра…

Музыка наверху затихла. Катя захлопнула книгу. Она чувствовала — со всех сторон ее окружает тьма, тьма, тьма. И она в этой кромешной тьме майского солнечного дня совершенно одна.

Наверху хлопнула дверь, и громкий веселый голос Веры Сергеевны произнес:

— Правда, все прошло здорово? Нам надо в следующий раз снова попробовать.

Грянул фокстрот. И под его азартный ритм бесчисленных ударных Катя, крепко сжимая книгу в руках, поднялась по лестнице.