– Матушка…

И она попыталась пригладить спутанные космы на небритой половине головы, дергая за серебряные и золотые кольца в свалявшихся волосах. Бесполезно, эти колтуны и топором не расчешешь. Так, по чему же матушка пройдется сначала: по ее нечесаным волосам? Или по отвратительным шрамам на лице? Или по безобразным лохмотьям? Или…

– Хильд!

И лицо ее озарилось радостью, и она так крепко сжала Колючку в объятиях, что та охнула. И матушка отстранила ее и оглядела с головы до ног со счастливой улыбкой, а потом снова прижала к груди.

– Прости, Колючка…

– Хочешь, называй меня Хильд. Если тебе так нравится.

И Колючка фыркнула и рассмеялась.

– Давно меня так никто не называл, я соскучилась…

– Но тебе же никогда не нравилось!

– За последний год многое изменилось.

– Здесь тоже… С ванстерцами война, король слег, праматерь Вексен не пускает в наши гавани корабли… но об этом потом.

– Да.

И Колючка медленно закрыла за собой дверь и привалилась к ней. И только сейчас поняла, как же устала. Так устала, что чуть не съехала по двери на пол.

– Мы вас ждали еще несколько недель назад! Я уже начала беспокоиться! Хотя нет, беспокоиться я начала прямо с того дня, как вы отплыли…

– Река замерзла, и мы ждали ледохода.

– Но я зря беспокоилась – ты вернулась. Полсвета объехала – и вернулась! И как ты выросла, боги мои!

– Ты ничего не скажешь по поводу моей прически?

Матушка протянула руку и заправила свалявшуюся прядку ей за ухо. Потом осторожно провела кончиками пальцев по исполосованной шрамами щеке.

– Главное, ты вернулась. Живая. Я слышала, как о вас рассказывали такое… Отче Мир, а это что такое?

Матушка ухватила ее за запястье и подняла к глазам, и свет из эльфьего браслета отразился у нее на лице, и в глазах заплясали золотистые отблески.

– Это… – пробормотала Колючка, – это долгая история.

Бранд сказал, что поможет им разгрузиться.

Может, потому что это было благое дело. А может, потому что он никак не мог расстаться с командой. Может, потому что он боялся встречи с Рин. Боялся, что с ней что-нибудь случилось, пока он был в отлучке. Боялся, что она скажет, что это его вина.

В общем, поэтому он сказал: ну, корабль я в этот раз не подниму, уж не обессудьте, но разгрузиться помогу, и сказал себе: это ж благое дело, разве нет? Как выяснилось, совершая благие дела, многие не так уж и бескорыстны, да.

А когда они разгрузились и половина команды разбрелась в разные стороны, он обнял Фрора, Доздувоя и Ральфа, и они вспомнили, что Одда говорил, когда они плыли вниз по Священной, и смеялись над его шутками. И они смеялись и смеялись, пока Матерь Солнце не села за холмы, под которыми стоял Торлбю, и тени не сгустились над мачтой, которую узоры теперь покрывали сверху донизу.

– Смотри, как ты ее разукрасил, Колл! – сказал Бранд, разглядывая резьбу.

– Это рассказ о нашем плавании.

Колл тоже сильно изменился за время пути: по-прежнему дерганый и подвижный, но очерк лица стал тверже, а голос – ниже, и руки крепче. И он нежно провел ладонью по резьбе, в которой искусно чередовались деревья, реки, корабли и фигурки людей.

– Вот здесь внизу – Торлбю, Священная и Запретная текут вверх по этой стороне и вниз по той, а Первогород – он у самой верхушки. Вот тут мы переплываем море Осколков. Вот здесь Бранд поднимает корабль. А здесь мы встречаем Дженнера Синего.

– Какой ты у меня искусник! – сказала Сафрит, крепко прижимая его к себе. – Хорошо, что ты все-таки не сверзился со своей верхотуры…

– Точно, – пробормотал Бранд, разглядывая мачту словно впервые.

Колл показал еще фигурки:

– Скифр посылает Смерть на равнину. Князь Варослав перегораживает цепью Запретную. Колючка сражается с семью солдатами. Отец Ярви заключает союз с Императрицей и…

Тут он наклонился и кое-что подправил в коленопреклоненной фигурке в самом низу. Встряхнул свой видавший виды ножик и сдул стружку.

– А вот и я, мачту разукрашиваю.

Отступил на шаг и широко улыбнулся:

– Готово.

– Работа настоящего мастера, – веско сказал отец Ярви и провел сухой ладонью по затейливой резьбе. – Я думаю выставить эту мачту во дворе цитадели, чтобы каждый гетландец мог увидеть совершенные ради их блага великие дела – в том числе и плоды твоего труда, Колл.

И тут улыбки изгладились с их лиц, и на глазах выступили слезы, ибо они увидели: путешествие их подошло к концу, и пришло время расстаться. Их дороги сплелись в одну, и рука об руку они осилили долгий путь, но теперь они пойдут каждый своей дорогой, подобные листьям, что несет буря, и кто знает, в какую далекую гавань дорога их приведет… Но боги переменчивы, и, возможно, пути их снова скрестятся – кто знает, кто знает…

– Как же мне не везет… – пробормотал Доздувой, медленно качая головой. – Только нашел друзей – и они уже уходят. Злая, злая удача…

– Ох, ну хватит тебе стонать! Злая удача, злая удача… – рассердилась Сафрит. – Вот мужу моему точно не повезло – его угнали в рабство, но он не сдавался, изо всех сил он трудился, чтобы вернуться ко мне, никогда не отчаивался и погиб в бою, сражаясь за свободу своих товарищей!

– Так и есть! – подтвердил Ральф.

– Спас мне жизнь, – сказал отец Ярви.

– Чтобы ты мог спасти мою жизнь и жизнь моего сына.

И Сафрит пихнула Доздувоя в плечо, да так сильно, что серебряные браслеты на его запястье зазвенели.

– Смотри, как ты богат! Ты силен, здоров, как бык, и денег у тебя куры не клюют, и у тебя есть друзья, с которыми ты, может быть, снова встретишься!

– Кого только не встретишь на кривой дорожке к Последней двери, эт точно… – пробормотал Ральф, задумчиво теребя бороду.

– Так что это огромная удача, просто огромная! – твердо сказала Сафрит. – Благодари бога, которому ты поклоняешься, за каждый день своей жизни!

– Надо же, такое мне раньше и в голову не приходило, – пробормотал Доздувой, морща лоб от непривычных мысленных усилий. – Но я непременно подумаю над этим! И впрямь, моя жизнь полна скрытых блаженств…

И тут начал тщательно перебирать серебро у себя на запястье.

– Вот только разок в кости сыграю… или пару раз…

И пошел себе, туда, где уже горели городские огни.

– Ну вы только посмотрите… Не в коня корм! Никаких уроков не извлек! – сердито сказала Сафрит.

Она стояла, уперев руки в боки, и смотрела вслед Доздувою.

– Можно подумать, их вообще кто-нибудь извлекает, – заметил Ральф.