Да, временами он чувствовал себя страшно одиноким, а Наташе, постоянно скучавшей по дому и родным, тоже было несладко, вот они и потянулись друг к другу. Это не была любовь. Просто попытка утешить ближнего. Конечно, поступок его непростителен, но он уже объяснил его, как сумел.

Ему так хотелось пригласить Фрэнси к себе, угостить чаем с печеньем — единственным, что было в буфете. Они бы лежали валетом на матрасе и часами болтали, как раньше, когда оба были молоды и влюблены. До того, как она стала все больше времени посвящать работе, до того, как они перестали друг на друга смотреть (хотя оба не могли бы сказать почему), но по-прежнему хотя бы раз в день ели за одним столом и проводили вместе хоть немного времени.

Оба они словно лишились сил. Она перестала гладить его лицо, не выходила из кабинета, когда он приходил с работы, перестала сбегать вниз по лестнице, чтобы обнять и спросить, как прошел день.

Он перестал брать ее за руку, когда они гуляли, перестал запускать пальцы в ее волосы, горячо дышать в шею, перестал вожделеть.

А теперь вот лежал и мечтал о жене, онанируя сквозь плач. Он превратился в ничтожество, притворяющееся, что она лежит рядом, что ее рука в его руке и что их пальцы переплетены.

Дверь в комнату Адриана была приоткрыта, и Фрэнси заглянула, чтобы позвать его попить чаю на веранде.

Сына в комнате не оказалось, но на постели лежал включенный ноутбук. Адриан, наверно, решил отвлечься от бесконечного лазания по Интернету и просмотра фильмов, пошел в туалет или еще куда-нибудь.

Фрэнси не смогла побороть искушение и заглянула в ноутбук, просто чтобы проверить, не смотрит ли Адриан какой-нибудь боевик, запрещенный для просмотра детям до пятнадцати.

Текст.

Он что-то писал, курсор мигал, причем как-то тревожно.

И она опять не справилась с искушением, решив, что прочитает только первые строчки, не больше. Но прочитала и дальше, прочитала все.

Длинное письмо к Тее, ежедневно начинавшееся с новой главы. Почти все время он писал одно и то же — что одинок и скучает по ней, что убежит из дому и найдет ее, что они будут жить в лесу, что во всем виноваты взрослые: ее родители и, конечно, его мать, устроившая так, что Тею отослали куда-то далеко. Он писал, что Фрэнси хочет, чтобы он был так же одинок, как она сама. Она такая глупая, но в то же время очень добрая, хорошо работает, но при этом — плохая мама. Она любит Бэлль гораздо больше, чем его, хоть и говорит, что это не так. Иногда ему хочется умереть при мысли об этом. Он будет играть в фильме, который увидит Тея. Он ей помашет рукой, и этот жест заметит только она. Ночью он будет передавать ей на расстоянии свои сны, будет ждать ее одну, ведь она единственный на свете человек, кто его понимает.

Фрэнси сидела на полу в ванной комнате в том же сером спортивном костюме, в котором проходила всю неделю после того, как прочитала письма Адриана к Тее. Надев на голову капюшон, словно прячась, она была мрачна и, как ни странно, не проявляла никакого интереса к работе. Крошке Мари пришлось принять на себя командование до особого распоряжения, но она продолжала консультироваться с Фрэнси по поводу важных решений и должна была информировать ее о ходе боевых действий.

Фрэнси уставилась на свои незагорелые бледные ноги и отросшие ненакрашенные ногти. Отвратительно. Она перестала заниматься собой и погрузилась в пучину равнодушия и горя. Но горю не было выхода наружу. Фрэнси не плакала, не мучилась от приступов паники. Горе было похоже на серое одеяло, которое все плотнее оборачивало ее тело и душило.

Она выпила несколько таблеток транквилизатора и несколько таблеток снотворного, сколько точно — уже не помнила, единственным желанием было уснуть и больше не просыпаться. Взгляд не фокусировался, она не контролировала свои мысли, которые отскакивали друг от друга с каким-то стуком, подталкивая ее куда-то, заставили открыть шкафчик и схватить маникюрные ножницы и бритву. Затем Фрэнси залезла в ванну и стала подстригать ногти на ногах, но, обработав только одну ногу, почувствовала страшную усталость. Тогда она стала брить ноги, но и это занятие ее страшно утомило. Тогда она стала раздумывать над тем, как бы ей перерезать вены на запястьях, чтобы таким кровавым образом со всем покончить, но ведь она не выносила вида крови, поэтому идея была отвергнута. К тому же она была не настолько не в ладах с головой, чтобы не прислушаться к остаткам разума, говорившего, что она все-таки хочет жить, просто сейчас не очень хорошо это понимает.

Она стала набирать воду в ванну, ведь нужно как следует оттереть себя мочалкой, чтобы быть чистой. Может, заодно удастся промыть и мозги. И она снова станет нормальной. Хорошей мамой, хорошим человеком, который мог бы не только брать любовь, но и давать. Фрэнси закрыла глаза — усталость победила.

Полчаса спустя: крики Адриана за дверью, Пер, примчавшийся на такси после звонка сына (Пенс повез Бэлль на прогулку в город и не слышал звонка), пытается выбить дверь, отверткой вскрыть замок, наконец, бежит в гараж за топором. Вбежав в ванную, он видит Фрэнси, лежащую без признаков жизни, вода уже переливается через край. Он вытаскивает жену на пол, кладет на бок и изо всех сил колотит по спине, чтобы вода вылилась из легких. В дверях рыдает Адриан, у него истерика. Пер делает жене искусственное дыхание и массаж сердца.

Наконец Фрэнси закашлялась и, глотая воздух, попыталась сесть, но сразу потеряла сознание.

В следующий раз она очнулась уже на заднем сиденье «мерседеса», голова — на коленях у Адриана. За рулем — Пер.

Куда они едут? Что произошло?

Она боялась закрывать глаза, потому что серое одеяло сразу же возвращалось и начинало ее душить.

Взгляд, чуть наискось и вверх, скользил по проплывающим мимо домам.

Отель с окнами, похожими на распахнутые глаза Бетти Буп, цепочка многоэтажек с параболической антенной на каждом втором окне. Эти антенны — словно уши для того, чтобы слушать космос. Что они слышат? Есть ли там кто-то еще? Кто-то чужой? Может, эти чужие сейчас ее видят, может, она — одна из них, и поэтому все так странно, все кружится в голове. И сейчас она превращается в ту, кем была раньше, до попытки стать человеком.

Вой, скрип, ей хотелось оторвать себе уши, да и все, что внутри. Фрэнси прижала ладони к голове, но это не помогло, поэтому, схватив ладошки Адриана, она прижала их к своим ушам, потом к щекам, лбу. Милый, забери у мамочки все зло, что в ней сидит. Потом она все-таки закрыла глаза, зная, что этого делать нельзя. В голове забегали дети с автоматами, тра-та-та, они стреляли в живот беременным женщинам, жевали отрубленные части тел, тра-та-та. Фрэнси плакала, кричала, звала Грейс:

— Мама, помоги, мама!..

Лежа, как ребенок, в объятиях своего сына, она мечтала залезть внутрь Грейс и сидеть там в полной безопасности.

Спать. Только спать.

Они куда-то приехали, ее куда-то отвезли. Комната, кровать, шприц. Пер с Адрианом, их руки гладят ее, потом они исчезли.