Рядом со мной стонет Арт. Витос кое-как наложил на сломанную лодыжку шину, истратив на это последние запасы бинта, но это лишь временная мера. Если перелом со смещением – а он наверняка со смещением, – без грамотного костоправа Арту не обойтись.

– Ты как? – спрашиваю его.

– Хреново. А ты?

По сравнению с ним, мне довольно неплохо, но я хочу подсластить ему пилюлю, а потом говорю:

– Тоже. Всё болит.

– Идти сможешь?

Он очень хочет, чтобы я ответил «нет» – ведь тогда нас будет двое. А значит, вдвое меньше шансов, что нас бросят.

– Не знаю ещё. Не боись, без ног не останемся. Зачем ещё нужны младшие братья?

Арт глухо смеётся.

Крышка люка понемногу поддаётся – щель над полом становится шире. Сначала пять сантиметров, потом десять. Наконец, Михась может просунуть в неё руку. Тогда он принимается стягивать с крышки тяжёлые куски металла – обломки со скрипом царапают пол.

– Готово, – тяжело отдуваясь, объявляет он. – Можно выходить.

20:10

В узкую щель между крышкой и полом пытаемся разглядеть окружающую обстановку. На дворе глубокий вечер, через час совсем стемнеет. Вокруг царит полумрак. То, что осталось от ангара, вздымается над развороченной землёй искорёженными утёсами. Куски стен и железных балок чёрными силуэтами выделяются на неоново-пепельном небе. Потолок обрушился вовнутрь, засыпав пол ровным слоем металлического месива. К счастью, над нашим люком каким-то чудом оказался железный верстак, принявший на себя основной груз обломков, иначе мы бы ни за что не выбрались.

Воронки в полу не видно, как и трупов людей. Почти все беженцы похоронены под рухнувшим потолком. Не думаю, что кто-то успел выбраться. Всё произошло слишком быстро.

Но нас волнуют не выжившие, нас волнуют «прокажённые». Сколько их уцелело после авианалёта? Ещё совсем недавно нас окружало три стада, каждое из которых насчитывало, по меньшей мере, несколько тысяч голов. Даже если половина их них разбежалась, а вторую уничтожили военные, вокруг должны шастать десятки недобитков. А у нас почти кончились патроны, двое раненых – один не может идти – плюс все до крайности измотаны и полностью деморализованы.

– Вроде никого… – говорит Михась, всматриваясь в щель над полом, точно наводчик в смотровую щель танка. – Но я отсюда мало что вижу.

Он прикрывает крышку и спускается с лестницы.

– Может, переждём?

– Ага! – говорит Ваня. – А если ночью снова начнут бомбить?

– Маловероятно, Вано. Тут всё зачистили.

В целом, я согласен с Мишей. Судя по тому, как нас трясло, Промзону сравняли с землёй. Если тут и остались цели, то слишком мелкие и незначительные для повторного рейда.

Но тут из темноты подаёт голос Арт:

– Надо уходить… – стонет он. – Я тут за ночь сдохну.

– Придётся потерпеть, – говорит Ева. – Из-за одного тебя мы не будем рисковать…

– Пр`итихни, – рявкает на неё Витос. – Тебя с нами нет.

– Арт, – говорю я, – безопаснее переждать.

– А если снова будет налёт?

Я знаю, ему просто больно, а мысль о том, что придётся терпеть всю ночь, делает боль ещё невыносимее. Конечно, он понимает, что снаружи его не ждёт доктор с инъекцией морфина, но движение дарит надежду, в то время как бездействие превращается в пытку.

Мне тоже больно, но до утра я вытерплю. Я вытерплю даже до следующего утра, если понадобится. Однако я могу и идти.

– Так болит?

– Ужас…

– «Пенталгин» не снимает?

– Вообще. Распухла – в ботинок не пролазит.

И снова последнее слово за мной. Кажется, я начинаю жалеть, что выиграл в том голосовании…

– Так. Ладно. Давайте сначала проведём разведку.

20:15

Едва приоткрыв крышку, Михась тут же снова захлопывает её. Впрочем, за ту секунду, что она была открыта, до нас успели долететь звуки шагов.

– «Прокажённые»! – шепчет Михась. – Пролезли в ангар!

– Много?

– Человек десять. Может, больше.

– Что они делают?

Михась возвращается к люку, снова приоткрывает его – всего на пару сантиметров.

Мы замираем, боясь шелохнуться. Если нас заметят – конец.

С минуту Михась наблюдает за «прокажёнными». Потом снова закрывает крышку.

– Я насчитал двенадцать. Ещё несколько бродит на улице, не знаю, сколько. Они вроде… ищут трупы.

– Голодные, значит, – говорит Женя. – Рано или поздно нас учуют.

Арт шумно выдыхает.

Саша снова принимается плакать. Вот уж кого бы я с удовольствием оставил в этом подвале навсегда.

– Ты уверен, что пересидеть не получится? – спрашиваю брата.

– Уверен. Они не уйдут, пока не обрыщут каждый угол. Голод обостряет нюх.

Что ж, теперь выбор невелик. Либо держать оборону, либо прорываться с боем.

– Подвал не удержим, стопудово, – говорит Ваня. – Когда откроется люк, они посыплются сюда, как говно.

Он прав. Даже если удастся отстрелять первую волну, нас банально завалят трупами.

– Выскочить разом не получится, придётся вылезать по одному, – я рассуждаю вслух. – С Артом будет много возни. Теряется эффект внезапности.

– Значит, кто-то должен их отвлечь, – говорит Ева то, что я боялся озвучить.

Тишина, в которой отчётливо слышны звуки возни наверху.

– Нам нужен камикадзе, – констатирует Михась. – Ну, и кто это будет?

20:20

– Вы серьёзно? – говорит Арт. – Это вам не кино.

Я тоже не до конца верю в происходящее. Мы не раз попадали в серьёзные передряги, но добровольное самопожертвование с минимальным шансом на спасение – такого ещё не было. И, я надеялся, никогда не будет.

Однако других протестующих нет. Стало быть, всё предельно серьёзно.

– Это капец, – говорит Женя, – но иначе мы отсюда не выберемся. Нужно, чтобы кто-нибудь отвлёк их, пока мы будем вылезать. Потом сможем принять бой.

Я вздыхаю:

– Ладно. Какой план?

20:22

Михась в очередной раз закрывает крышку люка и возвращается к нам:

– Короче, на девять часов отсюда в стене брешь. Оттуда легко выбраться наружу. Наш камикадзе сможет выманить туда часть «прокажённых», а потом, оббежав здание, зайти с главного входа. Там его уже будем ждать мы.

– И что дальше? – спрашивает Ваня.

– Дальше будем смотреть по ситуации, – говорю я. – В идеале – отойдём во двор и займём позицию для боя. Потом отстреляем всех «прокажённых» и свалим из города.