– А Генка-то к тебе как? – не утерпела я.

– И Генка хорошо, пить бросил и даже – можешь себе представить? – собирается устроиться на работу!

Последнему я не поверила, очевидно, Ира выдает желаемое за действительное. Тем не менее я вполне искренне пожелала ей счастья. Мы отключились, дав друг другу слово непременно встретиться в ближайшее время и поболтать.

Я снова взглянула на кучу одежды и решила пойти в душ, авось в ванной комнате придет в голову что-нибудь дельное.

В ванной я провела достаточно времени, а когда вернулась, в комнате надрывался мобильник.

– О, мам! – Я даже обрадовалась, увидев, кто обо мне вспомнил. – Как поживаешь? Что-то ты давно не звонила…

– Дуся… – раздался на том конце незнакомый хриплый голос. – Дусечка…

– Господи, мама! – До меня с трудом дошло, что голос принадлежит моей матери. – Что случилось?! Ты заболела?!

– Доченька, мне так плохо… – На том конце раздались булькающие звуки, в которых я опознала рыдания.

Телефон едва не выпал у меня из рук, ибо плачущей свою мать я не видела ни разу в жизни.

– Что у тебя болит, мама?! – вскричала я. – Сердце?

– Ох, Дуся, милая, приезжай скорее! – прошептал снова незнакомый, хриплый, не ее голос.

Телефон замолчал. Трясущимися руками я потыкала в кнопки, потом опомнилась – что я делаю? Тяну время? Надо срочно ехать к матери, она же просила – скорее! Может, сразу вызвать «Скорую»?

Я схватилась за телефон, потом отбросила его и кинулась одеваться. Мое собственное сердце билось где-то у горла, когда я пыталась застегнуть куртку.

На площадке отдыхала Зинаида, она вечно таскается по лестнице туда-сюда.

– Что с тобой, Евдокия? – непритворно испугалась она.

– Маме плохо, – помертвевшими губами ответила я, – сейчас туда еду…

Зинаида неожиданно резвой бегемотицей скакнула к лестничному окну, высунулась чуть ли не по пояс и заорала:

– Виталик! Виталик!

Оказалось, ее сын, привезя мать из магазина, еще не успел отъехать и теперь согласился довезти меня до места – Зинаида ему приказала.

В машине я молчала, бросилась к знакомому подъезду, даже не поблагодарив Виталика. Мать долго не открывала, так что я прикидывала уже, кто из соседей дома, чтобы попросить их помочь с дверью. Наконец раздались шаркающие шаги, и дверь распахнулась.

Я окаменела на пороге, потому что в жизни не представляла, что когда-нибудь увижу свою мать в таком виде. На ней был халат – это в два часа дня! Мало того, халат был старым, застиранным и без пуговиц. Сколько себя помню, мать в жизни не ходила в халате, были у нее какие-то полупрозрачные пеньюарчики, либо купальный халатик, белый, с капюшоном. Мать была бледна, не накрашена, что тоже дело немыслимое, неубранные волосы висели безжизненными прядями, но меня поразили ее глаза. В них плескалось самое настоящее страдание. Увидев меня, она заплакала – не напоказ, а тихо и горько. Видно было, что плачет она давно и не получает от слез никакого облегчения.

– Мама! – Я бросилась к ней. – Что у тебя болит? Пойдем, я тебя уложу, вызовем врача!

– Какого врача? – Она отвела мою руку и рассмеялась желчно. – Мне, Дуська, уже никакой врач не поможет!

– Что, все так плохо? – В голове всплыло самое страшное – у нее обнаружили опухоль или какую-нибудь другую неизлечимую болезнь.

Однако рука у матери оказалась достаточно твердой и нисколько не дрожала, так что я не то чтобы успокоилась, но поняла, что в данную минуту срочная медицинская помощь ей не требуется. Я сбросила куртку и потащила мать в спальню. Там был жуткий беспорядок, дико воняло валерианкой, но меня уже ничто не удивляло. Зеркальные дверцы шкафа были распахнуты, вещи вывалены на пол. Я вдохнула спертый воздух и выволокла мать в гостиную.

Там было поприличнее и форточка приоткрыта. Мать внезапно опустилась на диван, словно ноги ее не держали. Я примостилась рядом и обняла ее.

– Что, мама, что? Скажи же, наконец, тебе будет легче!

– Он меня бросил! – ответила она, глядя в угол.

– Кто? – Я сначала не поняла, о чем речь.

– Муж мой, Валерий Степанович, – покорно объяснила она. – Он пришел сегодня под утро и заявил с порога, что уходит к другой, представляешь?

– Что? – До меня наконец дошло, из-за чего сыр-бор. – Ты хочешь сказать, что у тебя нет никакой неизлечимой болезни и что ты в таком виде из-за этого урода, твоего муженька?! Мама, я тебя не узнаю! Ты ли это – женщина, умеющая устроиться в жизни, та, у которой было пять мужей (или шесть)…

– Ох, Дуся, ты не представляешь, что он мне наговорил… – Губы ее задрожали. – Что я – не женщина.

– Ты? – удивилась я. – А кто же ты?

– Старуха. – Мать горько усмехнулась. – Потому что в его представлении женщины после двадцати пяти вообще никто. Что у меня морщины тут и тут…

– Да нет у тебя никаких морщин!

– Что у меня дряблая кожа, от которой его тошнит, и что я никого не могу обмануть своими подтяжками и искусственными зубами! Как будто сам только что не вставлял зубы, я же его и пристроила к Модесту Семеновичу, по знакомству! И еще много всего, уж такие гадости, что и повторить стыдно! – Мать всхлипнула и приникла ко мне.

– Да он просто придурок, твой Валерий Степанович! – возмутилась я. – Назвать тебя старухой! Да ты выглядишь моложе меня!.. Конечно, когда приведешь себя в порядок…

– Да я и старше его всего на три года, – продолжала мать, скорбно опустив уголки губ, – ему сорок, а мне – сорок три… Ну, сорок пять, – поправилась она, поглядев на меня.

«Сорок шесть», – вспомнила я, но решила не уточнять.

– И главное, я сама сколько раз разводилась! – вздыхала мать. – Но мы всегда расставались, как разумные люди, зачем же так-то? Я же его не держала!

– Скотина он! Выбрось его из головы! – Я еще крепче обняла мать.

– Да нет, – она мягко отстранилась, не глядя на меня, – то есть он, конечно, скотина. Но, наверное, он прав и у меня нет больше шансов. Все, поезд ушел…

Мне было ее так жалко – оскорбленную, несчастную, в этом халате без пуговиц.

– Мам, ну хочешь, у меня один знакомый есть, очень здоровый, – я вспомнила про Кирилла, – он твоего Валерия Степановича так отметелит – мало не покажется!

– Что ты! – испугалась мать. – У него там охрана, да и вообще – что толку? Ой, Дуська! – Она неожиданно прижалась ко мне. – Хорошо, что ты у меня есть! Один разумный поступок я в своей жизни совершила – тебя родила! Вот теперь хоть будет мне опора… в старости…

– Глупости! – Я вскочила с дивана. – При чем тут старость? Тебе до нее еще далеко! А хочешь, – меня неожиданно осенило, – я познакомлю тебя с приличным мужчиной? Умный, интеллигентный и старше тебя, так что старухой не назовет никогда!