Корделия провела весь день в кабинете за чтением фолианта под названием «Тавматургия сновидений». Кристофер оказался прав, книга заинтересовала ее, хотя и была посвящена исключительно управлению чужими снами. В этом трактате не было ни слова о том, что делать, если тебя преследуют кровавые кошмары, которые потом претворяются в жизнь.

Ближе к полудню на улицах появились дворники с лопатами и метлами и принялись чистить занесенные снегом тротуары; из соседних домов высыпали тепло одетые, похожие на кульки дети, затеяли игру в снежки. Она вспомнила, как в детстве, давным-давно, играла в снежки с Алистером, и с грустью представила себе его унылое существование в доме на Корнуолл-гарденс.

Вечером снова пошел снег. Крупные белые хлопья сыпались со свинцового неба, укрывали Лондон белой пеленой. Дети разошлись по домам, зажглись фонари, а снег летел, заметая дома, тротуары, деревья, крыши, трубы. Корделия забыла о книге, и мысли ее невольно устремились к Кортане.

«Если вам вдруг захочется познакомиться с создателем Кортаны, я могу это устроить. Нужно пройти мимо большой белой лошади и спуститься под холм».

Она прикусила губу. Фэйри, конечно, верить нельзя, но ведь Лилиан Хайсмит тоже говорила о кузнеце Велунде.

«В двенадцать лет я сбежала из дома, и родители обнаружили меня на Риджуэйской дороге. Я искала курган кузнеца».

Корделия поднялась с дивана и подошла к книжному шкафу. На полках, где стояли труды о путешествиях, царил беспорядок – по вечерам они с Джеймсом часто брали отсюда книги, потом ставили их куда придется. Но она без труда нашла то, что искала. «Чудеса древней Британии».

Отыскав в предметном указателе Риджуэйскую дорогу, она открыла книгу на нужной странице. Описание достопримечательности сопровождалось черно-белым изображением зловещего темного кургана на фоне пологих холмов. «Пещера кузнеца Велунда расположена неподалеку от границы Уилтшира, поблизости от Риджуэйской дороги, проложенной давно исчезнувшим народом и пересекающей беркширскую меловую возвышенность. Несмотря на то что окружающие поля сейчас обрабатываются, пейзаж остался таким же, как тысячи лет назад. Подходящее место для того, чтобы поразмыслить в одиночестве после того, как вы посетили Холм Белой Лошади…»[40]

Корделию отвлек стук колес экипажа по булыжной мостовой. Услышав, как хлопнула входная дверь, она поспешно убрала книгу, и через минуту вошел Джеймс. Он был без шляпы, в темных волосах таяли снежинки.

Она сделала вид, что рассматривает книгу о Константинополе, а он подошел к камину и протянул руки к огню.

– Как тебе понравилось у Мэтью? – спросила она.

– Неплохо. – Прекрасное лицо Джеймса раскраснелось от холода. – По-моему, это называется Уитби-Мэншенс. Все так шикарно: автомобилем может пользоваться, когда пожелает – хотя я считаю, что это доведет его до беды, – еще у него есть приходящая кухарка. Хотя, мне кажется, Анклав не обрадуется, узнав, где он поселился. Им не нравится, когда мы нанимаем слуг, не знакомых с Нижним Миром и не обладающих Зрением, ведь они могут случайно увидеть что-нибудь неподходящее. Я предупредил Мэтью, чтобы он не приносил домой щупалец.

– Скорее, он спалит квартиру, а то и весь дом, пытаясь приготовить чай, – улыбнулась Корделия. – Ты не будешь ужинать? Райза весь день готовит и ворчит, что мы ничего не едим. Можно поесть здесь, – добавила она. – Здесь уютнее.

Джеймс бросил на нее долгий, оценивающий взгляд. От таких взглядов сердце у Корделии почему-то билось сильнее. Снег в его волосах растаял, влажные пряди слегка завивались.

– Почему нет?

Корделия отправилась к Райзе, а когда вернулась, Джеймс уже лежал на диване с магической книгой и лениво перелистывал страницы.

– Ты нашла здесь что-нибудь полезное? – спросил он.

– Вообще-то, нет, – ответила Корделия и села рядом. Райза принесла поднос, уставленный блюдами, и скрылась, оставив хозяев ужинать вдвоем. Она приготовила суп, рис, овощи с пряностями и чай.

– В основном там говорится о том, как насылать сны на других, а не о том, как от них избавляться.

– Мэтью подробно рассказал о своем сновидении с кентавром, – произнес Джеймс, помешивая суп в тарелке. – Это был настоящий кошмар.

– Неужели он сам был кентавром? Или кто-то еще? Или мне не следует об этом знать? – спрашивала Корделия. Джеймс рассматривал свою ложку. – Тебе не понравился суп? Он называется «аш-э реште». Райза готовила его для тебя, когда ты болел жгучей лихорадкой.

– Вот как? – странным тоном спросил он.

– Нам было четырнадцать лет, – сказала она. Он должен это помнить. – Ты приехал в Сайренворт погостить, Алистера не было, и мы втроем, ты, я и Люси, целыми днями играли в саду. Однажды ты неожиданно потерял сознание, у тебя началась лихорадка. Неужели ничего не помнишь?

Джеймс потер глаза.

– Странно. Я должен больше помнить о лихорадке. Я никогда в жизни так серьезно не болел.

– Люси отослали в город, но я осталась, поскольку уже перенесла эту болезнь. Мне разрешили сидеть с тобой, – говорила Корделия. – Ты не помнишь, как я читала тебе?

Джеймс отложил ложку и сосредоточенно смотрел куда-то перед собой.

– Ну, я помню какие-то истории, однако не могу понять, настоящее ли это воспоминание или они мне просто приснились. Романтическая история, «Ромео и Джульетта», верно? Что-то такое грустное, о несчастной любви?

– Да, – тихо ответила Корделия. Неужели он действительно забыл? Несколько месяцев назад, когда они заговорили об этих стихах, ей показалось, что он все прекрасно помнит. А может, она ошиблась? – Это персидская поэма, она называется «Лейли и Меджнун», и она тебе очень понравилась. Мы потом ее обсуждали. Тогда, в Сайренворте, мы много говорили. Мне казалось, это отвлекает тебя и помогает забыть о плохом самочувствии. Ты и правда не помнишь?

– Прости, Маргаритка. Мне очень жаль, но я забыл.

Корделии вдруг пришло в голову, что у нее в комнате есть эта книга – она была среди вещей, взятых ею из дома. Она решительно поднялась. Если она сама не может помочь ему вспомнить, то, может быть, Низами это удастся.

– Значит, остается только один выход. Подожди здесь.

Как только Корделия скрылась за дверью, Джеймс спрыгнул с дивана и начал расхаживать по комнате. Он никак не мог понять, почему эпизод, о котором она так отчаянно хотела ему напомнить, стерся из его памяти. Ему казалось, что он расстроил ее, разочаровал. Но когда он мысленно обращался к тем временам, словно плотная завеса скрывала от него те несколько недель, что он провел в Сайренворте, и сквозь прорехи в этой завесе он мог видеть лишь отдельные картины.