Аромат жасмина и древесного дыма.

Прикосновение девического тела, юного, стройного, горячего.

Ее нежный голос: «От всех скрывал он тайну в глубине, что делать с сердцем, если грудь в огне?»[41]

Джеймс сделал глубокий вдох. Снова эта мучительная головная боль. Когда он вернулся домой, его мысли были заняты другим – он думал о Мэтью, тревожился за друга, который остался в новой квартире в полном одиночестве. А потом он увидел Корделию. Она склонилась над книгой, и волосы ее блестели, как медь; на ней было платье из тонкой шерсти, облегавшее фигуру, подчеркивавшее ее красоту. Он хотел подбежать к ней и поцеловать, как делает муж, вернувшись домой к жене. Но в последний момент вспомнил, кто он и кто она, и отошел к камину.

А теперь у него болело все тело; да, он жаждал того, что полностью противоречило здравому смыслу. Очень давно, когда он метался на постели в бреду, Корделия обнимала его – Джеймс был в этом почти уверен. Он вспомнил, как вчера утром держал ее в объятиях. Она была такой мягкой и нежной… Тогда Джеймс снова почувствовал жар, но это был жар совершенно иного рода.

Он желал ее. Наконец-то он признался в этом себе самому. Она была прекрасна и соблазнительна, они жили в одном доме, спали в соседних комнатах. Это должно было произойти рано или поздно. Он вспомнил минуты в Комнате Шепота, в Адском Алькове. Он целовал ее, хотя воспоминания о поцелуе потускнели, подобно воспоминаниям о Сайренворте. Он потер правое запястье с такой силой, что оно заныло; он знал, что это был приступ безумия… Грейс только что порвала с ним. Он искал утешения у Корделии, а это было нехорошо по отношению к ней. Нет, какое там… Он вел себя как животное: схватил ее, швырнул на письменный стол, навалился на нее…

Джеймс стиснул голову руками. В глазах потемнело от боли. Что это за приступы, когда же они прекратятся? Он напомнил себе, что физическое влечение и любовь – это не одно и то же, а Корделия так невинна и ни о чем не подозревает. Он не может воспользоваться ее неведением. Нужно взять себя в руки. Ему придется…

Скрипнула дверь, и он поднял голову, думая увидеть на пороге Корделию.

И вздрогнул, как от удара электрическим током. На пороге стояла Райза и глядела на хозяина с суровым и неприязненным видом, но не появление служанки удивило его. За ее спиной Джеймс увидел Элиаса Карстерса в потрепанном коричневом пальто, вышедшем из моды лет десять назад.

Возвращение к реальности так потрясло Джеймса, что у него закружилась голова. Как он посмел думать об этом? Полное безумие. Он не мог смотреть людям в глаза, готов был провалиться сквозь землю от стыда. К счастью, на помощь Джеймсу пришла привычка себя контролировать, привитая еще в детстве. Он придал лицу любезное выражение, подошел к Элиасу и протянул ему руку.

– Добрый вечер, сэр.

Элиас пожал протянутую руку и взглянул через плечо Джеймса на накрытый стол.

– Ах, вы ужинаете? Прошу прощения.

– Надеюсь, миссис Карстерс хорошо себя чувствует? – осведомился Джеймс, не понимая, что могло привести к ним Элиаса в такой поздний час.

Тесть равнодушно махнул рукой.

– Конечно. Лучше не бывает. Не хочу отнимать у вас время, Джеймс, уделите мне всего пять минут. Но, может быть, нам лучше поговорить там, где можно без помех обсудить важные дела? Ну, знаете, то, что обсуждают отец и сын. Мужчины.

Джеймс кивнул и повел Элиаса в гостиную, но на пороге остановился и сказал несколько слов Райзе. Он не хотел, чтобы Корделия отправилась его искать, не застав никого в кабинете.

Когда они вошли в гостиную, Элиас закрыл за собой дверь и запер ее на ключ. Джеймс стоял у холодного камина, сцепив руки за спиной, и обдумывал ситуацию. Поразмыслив, он решил, что напрасно удивляется. Он сказал себе: нет ничего странного в том, что мужчине понадобилось поговорить с зятем. В конце концов, существует немало вопросов, в которых женщины ничего не смыслят: финансы, политика, закладные, лошади, обслуживание и ремонт карет… С другой стороны, едва ли холодным зимним вечером Элиас отправился пешком в такую даль, чтобы обсуждать ремонт карет.

Отец Корделии не торопился заводить разговор; он медленно расхаживал по комнате и с каким-то хищным видом рассматривал дорогие миниатюры. Задел и уронил небольшую фарфоровую статуэтку, хотел поставить ее на место, но после нескольких безуспешных попыток оставил лежать на полу. Настроение у Джеймса испортилось. Элиас пытался изображать трезвого, но выбрал в качестве зрителя не того человека. За последние пару лет общения с Мэтью Джеймс научился отличать трезвых от пьяных. Элиас едва держался на ногах.

Обойдя комнату, Элиас прислонился спиной к пианино и окинул Джеймса оценивающим взглядом.

– Как у вас здесь шикарно, в вашем новом доме. Все только самое дорогое! Ваши родители – удивительно щедрые люди! Должно быть, по сравнению с ними я кажусь вам нищим.

– Вовсе нет. Я вас уверяю…

– Не надо меня уверять, – оборвал его Элиас. – Эрондейлы богаты, и точка! Мне трудно игнорировать этот факт после всего, через что мне недавно пришлось пройти.

– Да, это были нелегкие времена, – пробормотал Джеймс, лихорадочно пытаясь придумать какой-нибудь вежливый ответ. – Но теперь вы вернулись домой, и Корделия так счастлива.

– Домой, – повторил Элиас неприятным голосом, в котором Джеймсу почудилась издевка. – «Моряк из морей вернулся домой»[42], а, Джеймс? Итак, я дома, жена, как назло, брюхата, а ребенка кормить нечем. Вот какой у меня дом.

«Жена, как назло, брюхата». Джеймс подумал о Корделии, вспомнил ее отчаянную решимость спасти своего отца, свою семью. Если бы не она, Элиаса заперли бы не в Басилиасе, а в тюрьме. Но тесть Джеймса ни разу – ни на свадьбе, ни за обедом, ни сегодня – не дал понять даже намеком, что поступки его дочери заслуживают восхищения. Казалось, он не испытывал даже простой благодарности.

– Что вам нужно, Элиас? – ровным голосом спросил Джеймс.

– Буду говорить начистоту. Я в долгах. Видите ли, Сайренворт был для меня вложением в будущее моей семьи. Поместье обошлось в огромную сумму, но тогда я считал, и не без оснований, что после всех моих жертв я заслуживаю повышения в иерархии Конклава. – Элиас налег на пианино всем телом. – Увы, меня множество раз обходили при раздаче наград и званий, а после недавних прискорбных неприятностей лишили жалованья. Я не хочу брать деньги у жены и детей, обрекать их на нищету, чтобы расплатиться с долгами. Без сомнения, вы это понимаете.

«Без сомнения, вы это понимаете». Да, Джеймс все понимал, но не менее четко он понимал и то, что Элиас о многом умалчивает. Он издал какой-то неопределенный звук.

Элиас прочистил горло.

– Позвольте говорить без обиняков, Джеймс… Теперь мы с вами породнились, и мне нужна ваша помощь.