Позже всё окажется несколько иначе. Евпраксию попытаются обвинить в прелюбодеянии. Но таких обвинителей будет мало. Её публичное покаяние церковь примет как искупление греха, и её освободят от полагающейся грешникам церковной епитимьи.

Графиня Матильда помогла усталой Евпраксии встать, отвела её в спальню, уложила в постель и сидела рядом, пока государыня не уснула. Уходя, Матильда подумала: «Всё будет хорошо, страдалица».

А через день в Каноссе начали готовиться к дальней поездке в Рим. Собирались на поклон к папе римскому Урбану II Евпраксия и Гартвиг.

Накануне Рождества Христова Генриху Рыжебородому приснился сон. Будто бы стоял он на высоком холме с деревянной колодой на шее, в каких водили рабов, а у подножия холма колыхалось людское море. И люди держали на длинных шестах его голову — тысячи рыжебородых голов. Генрих хотел кричать, что, дескать, сие неправда, но голос не повиновался ему, он лишь раскрывал рот и глотал воздух, как рыба. Он и толпы не слышал, которая грозно кричала: «Анафема! Анафема!» Но чётко, до единого звука, он слышал голос, льющийся с небес: «Иди с покаянием, и очистишься от грехов. Иди с покаянием, и очистишься от грехов». Генрих ждал, что будет сказано, куда идти. Но нет, звучали лишь эти слова да слышался шелест крыл.

Проснувшись на рассвете, Генрих отчётливо вспомнил сон, почувствовал тяжесть колоды на шее и с облегчением вздохнул, когда понял, что он не раб, а император. Однако облегчение было недолгим, потому как сама явь, в которой он пребывал последнее время, была хуже кошмарных снов. Кто он ныне? Император без войска, которое без чести потерял в отступлениях, а остатки предал и оставил в Падуе на потеху противнику. Он без наследника, убитого в малолетстве, и без супруги, сбежавшей неведомо куда. И это лишь малая часть бедствий. Князья, маркграфы, герцоги — все ополчились против него, ведут за собой горожан и крестьян. Да не их ли он видел у подножия холма, держащими на кольях его голову?

Генрих подумал, что сон вещий, и испугался. Больше — растерялся. Ещё вчера днём он думал пуститься в погоню за сбежавшей прошлой ночью Адельгейдой. Теперь это желание отступило под давлением звучащих в ушах слов: «Иди с покаянием, и очистишься от грехов».

Но куда идти? В храм и там припасть на коленях к распятию. Но что проку? Сие им многажды проверено. И ни одно его покаяние, ни одна молитва не дошли до Всевышнего. Разум подсказывал: и не дойдут, потому как ты увяз в грехах. Только покаяние через тернии приведёт тебя к очищению от скверны. «Да не в Рим ли мне идти с покаянием?» — панически подумал Генрих.

Наступило Рождество Христово, но в полуопустевшем веронском дворце ничто не говорило о большом христианском празднике. Император для обитателей дворца оказался выше Спасителя, а он пребывал в печали, и им надлежало заодно с государем нести сию тяжкую ношу. Во время полуденной трапезы, когда всё-таки почтили кубком вина рождение Иисуса Христа, печальный Генрих сказал появившемуся в его близком окружении маркграфу Людигеру Удо Штаденскому:

— Любезный маркграф, указано мне Всевышним идти в Рим. Пойдёшь ли ты со мной? Может, судьба будет к нам благосклонна и мы найдём в пути Адельгейду.

Сказано сие было не случайно, потому как Генрих считал Людигера свояком и причастным к судьбе императрицы. Маркграф Людигер ответил согласием и даже добавил то, что окажется провидческим:

— За вами, государь, я пойду на край света. Я так же, как и вы, жажду найти оскорбительницу вашей чести. И мы найдём её!

Генрих посмотрел на молодого фаворита повеселевшим взглядом. Ему нравился этот рыцарь. В свои двадцать лет он был похож на возмужалого воина, жил без принципов, не знал побуждений совести, считая, что она — удел слабых. Расчётливый и коварный — он был копией маркграфа Деди и вполне мог заменить его, потому как тот в последнее время с тал сомневаться в действиях императора.

Людигер Удо появился при дворе в Вероне по стечению обстоятельств в дни заточения Евпраксии под стражу. Его опекуном оказался маркграф Деди. И с лёгкой руки старого фаворита императора Людигер был принят в орден николаитов. Теперь, связанный клятвой и печатью на крови, маркграф Удо готов был служить императору до исхода дней своих. Вcё это император оценил достойно. И теперь Людигер был вторым человеком при Генрихе. Он сказал маркграфу:

— В таком случае повелеваю тебе в три дня всё приготовить к походу на Рим и отобрать триста лучших воинов. — И тут у Генриха мелькнула дерзкая мысль. — Да позаботься о том, чтобы рыцари надели сверх доспехов монашеские мантии. Монашеские! Мы пойдём в святой город с миром.

— Воля твоя, государь, превыше всего, — ответил Людигер.

Пройдёт всего три года, и маркграф Людигер Удо будет одним из предводителей немецких крестоносцев в их первом походе на Иерусалим в 1096 году. А пока с лёгкой руки императора он взялся готовить поход на Рим, не зная его истинного назначения. Дуги императора поиски императрицы были лишь поводом.

В эти же дни в Каноссе уже приготовились к поездке в Рим. И Евпраксия с Гартвигом уехали бы раньше Генриха, но из района Павии, где были осаждены остатки войска императора, примчал в Каноссу гонец с вестью о том, что Генрих сбежал из Павии в Верону. В окружении графини Матильды возникло замешательство. Как мог сбежать противник из осаждённой крепости, спрашивала Матильда своих вельмож. И с кем бежал император, не увёл ли он всех своих воинов? Вновь и вновь Матильда расспрашивала гонца. Он заверял, что войско сидит в крепости, а сколько человек убежало с Генрихом на двух плотах, того никто не ведал. Решительная Матильда не опустила руки. Он послала в Верону лазутчиков и велела готовить в поход пять тысяч воинов, которые стояли лагерем под Каноссой.

Однако все эти события не повлияли на решение Евпраксии ехать в Рим. Отъезд лишь отложили до возвращения лазутчиков из Вероны. Они вернулись быстро. На четвёртый день уже докладывали графине о том, что Генрих собирается в поход, но не военный, а мирный.

— В Вероне мы не видели воинов, лишь монахи сновали по улицам, — докладывал графине старший лазутчик виконт Харенд. — И пойдут они на юг.

— Почему так думаешь? — спросила Матильда.

— Мы слышали разговоры о Тосканском море и о Генуе.

— Выходит, в Генуе они могут сесть на корабли? — спросила графиня.

— Да, ваше высочество, — отвечал виконт. — И они у императора там есть, числом до десяти.

— Спасибо за службу, Харенд, — поблагодарила воина Матильда. — А мне надо подумать и посоветоваться, как быть.

Вскоре совет состоялся. Матильда пригласила Гартвига, Конрада, отца и сына Вельфов, рассказала им, что дополнительно выяснила у разведчиков, и спросила:

— Что будем делать?

Ответ она получила от Гартвига.

— Ваша светлость, разведчики оказались в плену обмана. Император пользовался подобной уловкой, когда рыцари надевали купеческие одежды и прятали под ними мечи. Выходит, государь задумал что-то коварное.