Он был уверен, что кто-то стоит за этим, чей-то злой умысел. В конце концов, кто-то был послан наблюдать за королевой. Кто-то нацарапал символ на полу возле ее комнаты. Кто-то наблюдал за ней, и, когда она осталась одна, нанес удар. По крайней мере, так ему казалось. Ему пришлось признать, что каким бы обличающим доказательством ни был символ на полу, убийство могло быть на самом деле, и не связано с ним. Он не мог позволить себе замыкаться только на одной возможности.

Он был даже еще более озадачен тем, как кто-то мог проникнуть в покои Лорда Рала, пройти мимо всех стражников, и затем, незамеченным, нацарапать тот самый символ на полу перед дверью их спальни.

Не меньше, чем побыть с Кэлен, ему хотелось обдумать происходящее, хотя, даже больше, чем это, ему необходимо было побыть одному.

Ему казалось совершенно точным, что каким-то образом машина, машина, способная делать предзнаменования, должна быть в сердце той тьмы, что поселилась во дворце.

Ричард вспомнил, что сказал больной мальчик на рынке, мальчик, поцарапавший их с Кэлен. Он сказал, что во дворце тьма. Тьма, ищущая тьму.

Ричард больше не сомневался, что во дворце тьма. Она снизошла на них всех.

Он дошел до машины и положил ладонь на нее.

— Что ты такое? — прошептал он, думая вслух. — Зачем ты делаешь все это?

Словно бы в ответ, машина отозвалась низким грохотом, когда шестерни начали вращаться. Хотя все происходило не так, как в прошлый раз, когда каждый раз все начиналось с толчков, сотрясающих пол.

В этот раз все началось мягко, валы и шестерни начали движение медленно, набирая обороты. В прошлый раз все происходило внезапно, движение начиналось молниеносно, и на полной скорости.

Сейчас все было по-другому. Тихое начало, из которого мог вырасти возможный механический кошмар.

Ричард наклонился, глядя в щель окошка. Он увидел, как внутри свет постепенно усилился, пока шестерни набирали скорость во время пробуждения машины. Тот же самый символ отобразился на потолке, как и в прошлый раз, хотя сейчас, вместо того, чтобы сразу вспыхнуть на полную мощь, он набирал яркость постепенно.

Довольно скоро, однако, внутренности машины вышли на полную мощь. Пол вокруг сотрясался. Свет, вырывающийся из ее глубин, становился ярче. Символ на потолке, вращающийся вокруг его головы, засиял.

Задвижка на вращающемся колесе щелкнула под стопкой полос на другой стороне машины, и вытолкнула из нее снизу наполовину одну чистую полосу. Затем зажимы совсем вытащили ее из стопки.

Когда полосу втянуло во внутренности машины, свит снизу снова усилился, собираясь в луч, который выжигал линии и символы на нижней стороне полосы. Когда луч работал на ней, на верхней стороне были заметны светящиеся пятна раскаленного металла.

Пройдя через луч, полоса, как и все предыдущие, прошла длинный путь через машину и, наконец, упала в выемку рядом с окошком.

Ричард лизнул пальцы, и подхватил полосу из выемки, в которой она лежала. Он бросил ее на верхнюю поверхность машины, чтобы та остыла.

Он удивленно моргнул, поняв, что полоса совершенно не была горячей. Он дотянулся до нее и дотронулся, пробуя — на ощупь она была прохладной.

Нахмурившись, он поднес ее поближе. Как и раньше, на металле были выжжены символы, однако теперь по какой-то причине процесс не оставил полосу раскаленной. Он не мог представить, почему.

Ричард перевернул полоску так, чтобы он смог ее прочитать. Он склонился ближе к свету сферы близости и расшифровал уникальный набор элементов, собранных в один символ, создающий фразу на языке творения.

Мне надоело спать.

Ричард застыл, уставившись на пластинку. Он подумал, что, должно быть, прочитал ее неправильно. Он повертел полоску, глядя на каждый элемент в круге, переводя снова, чтобы удостовериться в своей правоте, и за тем произнес фразу вслух.

— «Мне надоело спать».

Он попятился от машины.

Раньше она всегда выдавала предупреждения, предзнаменования, пророчества своего рода. Это же не имело смысла, и не звучало как пророчество.

Это звучало, как будто машина… сказала что-то о себе.

Пока он стоял и смотрел, Регула моментально остановилась, расцепив валы и затормозив шестерни; затем они замкнулись и начали вновь ускоряться. Машина вытащила другую полосу из стопки с той стороны и протащила ее через свое нутро, через луч света, запечатлевая новое послание на второй полосе.

Когда та упала в приемник, Ричард долго стоял и смотрел на нее, перед тем как взять в руки. Вторая полоса была такой же холодной на ощупь, как и первая. Он поместил ее под свет, разбирая уникальную организацию элементов, составляющих два символа, выжженных в металле.

Едва ли способный поверить своим глазам, он прочитал написанное вслух.

— «Почему мне надоело спать?».

Казалось, машина задает ему вопрос. Если это было так, он понятия не имел, как на него ответить.

Ричард вспомнил, что уже слышал раньше то, что сейчас было написано на языке Творения на обеих полосах. Это был мальчик с рынка, Хенрик, он говорил: «Мне надоело спать». Ричард и Кэлен не смогли тогда понять, почему он говорил это. Они думали, что он болен и бредит. Затем он спросил: «Почему мне надоело спать?».

Теперь машина спрашивала то же самое.

Мальчик не бредил.

Это машина говорила через него.

Мальчик спросил еще, такое же ли сейчас голубое небо. И спросил, почему его оставили одного. Только он сказал «меня» — почему они оставили «меня» одного в этом холодном и темном месте. Она говорила, что ей одиноко, очень одиноко.

Машина спрашивала, почему ее погребли заживо.

Она также сказала: «Он найдет меня, я знаю, он найдет».

Ричард задавался вопросом, было ли это пророчество… предзнаменование.

Или же машине было страшно?

Хенрик поднял голову от бурлящей воды ручья, чтобы обернуться и всмотреться в глубокие тени меж деревьев. Он слышал, как псы догоняют его. Они продирались сквозь подлесок, рыча и лая, догоняя его.

Тыльной стороной кулака Хенрик вытер слезы ужаса со щек. Собаки собирались поймать его, он знал, что они собирались. Они не остановятся, пока не найдут его. С того самого дня в Народном Дворце, когда они показались за Палаткой, вынюхивая и рыча, с тех пор они следуют за ним.

Его единственным шансом спастись был бег.

Он поставил ногу в стремя и просунул запястье в переднюю луку седла, чтобы втянуть себя обратно на спину лошади. Он обмотал поводья вокруг запястий, стиснул их в кулаках большими пальцами, и затем стукнул каблуками в бока лошади, посылая ее в легкий галоп.

Он надеялся выгадать момент, чтобы съесть что-нибудь большее, чем печенье и один кусок сушеного мяса. Он умирал от голода. Жажда мучила его тоже, однако только что он успел сделать несколько глотков воды из ручья, лежа на животе, перед тем, как вскочить и побежать обратно к своей лошади.